Урок политграмоты кончился мощным пением Интернационала и ектении:
– Мир всем! – благодушно пропел настоятель.
– Замучили, долгогривые, – захныкал учитель политграмоты, уступая место учителю родного языка, – я – слово, а они – десять!
– Я их перешибу, – похвастался учитель языка и приказал: – Читай, Клюкин, басню.
Клюкин вышел, одернул пояс и прочитал:
– Яко спаса родила!! – грянул хор в церкви. В ответ грохнул весь класс и прыснули прихожане.
Первый ученик Клюкин заплакал в классе, а в алтаре заплакал отец настоятель.
– Ну их в болото, – ошеломленно хихикая, молвил учитель, – довольно, Клюкин, садись, пять с плюсом.
Отец настоятель вышел на амвон и опечалил прихожан сообщением:
– Отец дьякон заболел внезапно и… того… богослужить не может.
Скоропостижно заболевший отец дьякон лежал в приделе алтаря и бормотал в бреду:
– Благочестив… самодержавнейшему государю наше… Замучили, проклятые!..
– Тиш-ша вы, – шипел отец настоятель, – услышит кто-нибудь, беда будет.
– Плевать… – бормотал дьякон, – мне нечего терять… ик… кроме оков.
– Аминь! – спел хор.
Площадь на колесах
Ну и город Москва, я вам доложу. Квартир нету. Нету, горе мое! Жене дал телеграмму – пущай пока повременит, не выезжает. У Карабуева три ночи ночевал в ванне. Удобно, только капает. И две ночи у Щуевского на газовой плите. Говорили в Елабуге у нас – удобная штука, какой черт! – винтики какие-то впиваются, и кухарка недовольна.