Та, что сидела в тюрьме, так и вовсе выглядела болезненно.
Думаю, ей всыпали розог и назначили общественные работы.
Не очень уж сурово ее наказали. Но для того, кто не привык вставать рано и мыть котлы, мести улицы и мыть полы это было невероятно мучительно.
Платья их тоже были… в беспорядке. Как будто некому стало ухаживать за их одеждой.
— Чего вам? — спросила я.
Сестрицы кусали губы чуть не до крови.
Кланяться мне было им сложнее всего!
— Законник не сказал! — выпалила, наконец, одна из сестер.
— Велел нам самим с тобой поговорить! — подхватила вторая.
— Сказал — может, ты сжалишься! — снова вступила первая.
По лице ее пошли пунцовые пятна. Она ненавидела меня всей душой и завидовала так, что ее едва не рвало желчью.
— Сжалюсь? — удивилась я.
— Чертово завещание! — заверещала вторая сестра, стискивая кулаки так, что костяшки побелели.
— Завещание? — переспросила я.
— Завещание твоего отца! Копию которого привез Брат Умиротворения! Там написано, — сестрицы чуть не рыдали от отчаяния, — что и наш дом отписан тебе! Наш дом! А нам куда прикажешь деваться?!
— Ну, начнем с того, —хладнокровно ответила я, — что дом это мой. Моего отца и мой.
Сестры зубами от злости заскрипели.
— А у вас есть имущество, оставленное вам вашим родным отцом, — продолжила я, не обращая внимания на злые слезы, текущие по лицам девиц.
— Пф! — фыркнула она из них. — Ты сейчас серьезно?! Наш родной отец был не нищим, но и богатым его не назовешь!
— От него остался дом, где всего пять комнат! — в истерике завопила вторая сестра. — И это вместе с кухней! Мать его сдавала квартирантам! И квартиранты до сих пор там! Как нам прикажешь жить?!