Хозяйка разорившейся таверны

— Что за клубни такие? — не отставал Ганс. — Ты что, отравить нас хотела?

— О-о-о-о! — проорала я, ощутив себя на секунду в дурдоме. Или в детском саду, где все задают глупые вопросы. — Я их ела! Ты их ел! Все мы их ели, и никто не отравился! Потому что они не ядовиты, ясно вам?! Это картофель! Не репа, картофель! Это… земляное яблоко, вот! Картофель! Вкусный и сытный! Нельзя есть только красные ягоды с семенами, что растут на ботве, а клубни можно! И нужно!

— Откуда ты знаешь? — подозрительно спросил Ганс.

— О-о-о-о! — проорала я, как гоблин, идущий в атаку. — Да иноземец же продавал их в столице! Привез, небось, из своей… Тиливилитрямбии, или откуда он родом! И продавал картофель к столу господ из столицы!

— О-о-о, — вслед за мной проорала Бибби, — я ела блюдо для знатных господ?!

— Да, — мне легче было согласиться с ней, чем разубеждать или что-то объяснять. — Ты ела Ля Тартуфель. Это очень модно, да.

— Но вам втроем нипочем его не выкопать, — весело сказал Ганс. Да чтоб ты провалился!

— Это еще почему?! —взъерошилась я.

— Там вся полянка им заросла, — ответил Ганс миролюбиво. — Тартуфеля там много. Я же знаю это гиблое место. Он плодится что сорняк.

Я тяжело вздохнула. Вот за что мне эти мучения?!

— Мы постепенно, — сказала я терпеливо. — День за днем.

Ганс снова замотал головой.

— Женщина, ребенок и старуха, — произнес он. — Которым потом надо мыть, готовить и убирать. К концу месяца вы помрете со своим тартуфелем.

— Месяца?!

— А я о чем? Его там так много, что к первому снегу бы управиться.

Я, потрясенная, промолчала.

— Давай так, — предложил Ганс. — Ты мне даешь золотой — слышал, они у тебя водятся, — а я нанимаю пару-тройку крепких пьяниц. Скажу им, что лендлорд велел выкорчевать эти клубни из земли. Они потихоньку и выроют их за бутылочку доброго винца. Ты же не в накладе останешься? Тартуфель твой вкусный и сытный. Зиму точно вы на нем проживете. Да еще и посетителей бог пошлет, — Ганс подмигнул. — Я всем уж рассказал, что у тебя ел такое блюдо, какого не пробовал нигде и никогда.

Но меня беспокоило другое.

Мои трюфеля!

Мои драгоценные трюфеля! Как бы наемные копатели их не повредили.