Дровосек промолчал, поглядывая на меня из-под кустистых бровей. Пока я наливала ему похлебку, он смотрел на пляшущий огонь, а потом вдруг сказал:
— Ты одна, девонька. И вступиться за тебя некому, ни отца, ни братьев нет. Да и с советом помочь некому, мать тоже померла. Не вини себя, оступиться может каждый!
— У вас доброе сердце, — буркнула я, отвернувшись, чтобы он не увидел моих слез. — Спасибо!
— Если я чем-то могу помочь, — продолжил он, — то не стесняйся. Только скажи. Я могу хворосту тебе привезти… просто так. Да вот, у меня как раз лишняя вязанка есть. Бери ее!
И он сбросил со спины поклажу, перевязанную веревками вязанку хвороста.
Я уж было хотела отказаться от его помощи, но тут картофельное поле снова всплыло в моей памяти. Повозка с лошадкой мне были б очень кстати, когда буду перевозить урожай!
— А что, — ответила я. — Пожалуй! Тогда ужин с меня бесплатно!
— Ганс, — представился мой ночной гость. — Меня зовут Ганс Лесоруб. Все меня знают. Всяк тебе укажет на мое жилье, если я понадоблюсь!
Мое варево ему понравилось. Он ел, и его лохматые брови от удивления взлетали все выше и выше. Глаза у него оказались голубые, как небо, и очень удивленные.
— Это что за еда такая? — осторожно спросил он. — Понять не могу никак.
— Не понравилось? — притворяясь огорченной, произнесла я.
— Да наоборот… но понять не могу, что это такое я ем!
— Такой сорт репы, — соврала я. — Очень редкий. Вырастила в своем саду.
Старик прищурился. По его виду было понятно, что он не верит мне ни на грош, но спорить не будет. Это моя тайна, в конце концов.
За семь медяков я сдала ему крохотную комнату наверху, переждать ночную непогоду, а сама поднялась в свою, чтобы наконец-то принять ванну.
Она почти остыла, была еле теплой, и пришлось возиться еще, чтоб нагреть воды.
Безо всякой жалости я разорила сундучок с приданым Мари, выудив из него кусок ароматного мыла — видно, бедняжка хотела начать новую жизнь замужем чистой и благоухающей, как важная госпожа.
В теплой воде я стерла этот кусок чуть не полностью, яростно намыливая отощавшее тело, волосы, стараясь смыть с себя не только пот и грязь, но и беды, невзгоды, и тягостные воспоминания о Грегори.
Не знаю, как вела бы сейчас себя Мари, но моя деятельная натура не терпела бездействия. Разум мой кипел. Я привыкла всего добиваться сама, и все, чем я занимаюсь, всегда должно быть самого лучшего качества! Эта таверна не была исключением; темная и грязная, она должна была преобразиться!
Да я из нее конфетку сделаю! И ничего для этого не пожалею!