Обещанная демону

– Что я могу сказать тебе на это, – задумчиво произнес он, разглядывая Элизу, чуть постанывающую в беспамятстве. – Я вижу твою жертву, лишенную рассудка твоими руками. На ее губах все еще сохранился запах дурманящего зелья, а вон там, в большой стеклянной банке, бьется часть ее души. Для Инквизитора это достаточно, чтобы обвинить тебя в нечистой магии?

– Но ты не Инквизитор! – хохоча, как безумная, прокричала ведьма. – Черта с два я поверю в это! Ты лжец! Нечистый!

– Но и не тот, кому ты служишь, – заметил страшный гость. – И мне, чтобы убить, не нужны веские причины и оправдания.

Он поднял руку, и ведьма снова заверещала, трясясь и закрываясь от него руками с растопыренными пальцами.

– Стой, стой! – выла она. – Если ты убьешь ее, то часть ее души навсегда останется в этой банке! Ты не сможешь ее вернуть! Это действительно под силу только Инквизиторам! И мне тоже ведом секрет возвращения, а больше никому! Я нужна тебе! Без меня твоя девчонка навсегда останется живым трупом!

– Ты меня недооцениваешь, – заметил незнакомец. Синяя страшная вспышка пламени сорвалась с кончиков его пальцев и поразила ведьму. Та, вопя, захлопала по плечам руками, прибивая синие огненные лепестки, прошивающие ее одежду и тело.

– Нечисть! – рявкнула она с ненавистью и издевкой в голосе, увидев, что огонь не причинил ей весомого ущеба. – Бездомный изгой! Ты ослаб, у тебя отняли твою силу!

Незнакомец не ответил на эти издевательские слова. Вторая синяя вспышка, обдав ведьму морозным дыханием, ударила ей прямо в грудь и вышвырнула из дома, вслед за Веттой, во мрак и дождь.

Ведьма, все еще сыпля проклятьями, кое-как поднялась на колени. Ее одежда моментально промокла насквозь и стала тяжела, старуха трясущимися руками с трудом нащупала свою волшебную палочку в складках мокрого платья, чтобы защититься от того, кого назвала нечистью.

Но не успела она навести на темный проем двери свое оружие, свою волшебную палочку, как неизвестный звонко щелкнул пальцами, и этот щелчок слился с грохотом синих молний в небе.

Отовсюду из темноты, окружая старуху, выходили псы, черные доберманы с синими колдовскими глазами. Они яростно рычали, пригибая головы к земле, вода стекала с их гладких черных спин, и старуха рухнула в лужу, по которой неистово колотил дождь, глядя, как из алых горячих глоток собак вырывается пар.

– Ночные охотники, – прошептала она в ужасе. – Спаси меня магия, это же ночные охотники!

С криком она подскочила на ноги, обведя вокруг себя волшебной палочкой, отгораживаясь от псов светом, но тот слишком быстро растворился в чернильной темноте зла, которая десятилетиями завоевывала это пространство.

– Прочь, прочь! – вопила ведьма, отмахиваясь от остроухих псов, все сужающих круг, отпугивая их светом.

Еще щелчок пальцев, слившийся с грохотом грома – и синяя молния слизнула самую крохотную искру света с волшебной палочки ведьмы. Все погрузилось во мрак, и синие яростные глаза неизвестного жестоко сузились, услышав страшную грызню и предсмертный крик ведьмы в темноте.

Когда ведьма стихла, Эрвин – а это был именно он, – скинул с головы капюшон и шагнул к Элизе, мечущейся в беспамятстве. Он изо всех сил старался выглядеть спокойным, но руки его, бережно обнявшие и поднявшие девушку, вздрагивали.

Элиза стонала, будто что-то причиняло ей страшную боль, и Эрвин, проведя ладонью над ее лицом, почувствовал, что ее дыхание холодно, как пламя, которым он повелевал.

– Девочка моя, – хрипло произнес он, вслушиваясь в ее больные стоны. – Что тебя мучает? Что?

В раскрытые двери вбежал один из ночных охотников, черный доберман. Пасть его была окровавлена, глаза страшно сверкали. Пачкая стол грязными лапами, он свалил банку с трепещущими внутри осколками душ, и мордой подкатил ее Эрвину, а затем уселся рядом с хозяином.

Эрвин открыл плотно притертую крышку и так же, как над лицом Элизы, провел над ней ладонью. На пальцах его, трепеща неаккуратно порванными крыльями, осталась призрачная бабочка, огромная, с ладонь Эрвина. И магическая  рана на теле девушки тотчас обнаружилась. Из груди Элизы все еще сочилась тонкая струйка ее души, опутывая бабочку и медленно превращаясь в чешуйки на ее крыльях. Любовь проросла в душе Элизы глубоко, так глубоко, что девушка рисковала лишиться ее полностью и превратиться навсегда в безмолвное бесчувственное тело.