– Спасибо, – пробормотала она и, помолчав, добавила: – Наверное, лучше продолжить завтра.
– Отличная мысль.
Персис подошла к двери и вдруг почувствовала необъяснимое желание что-то сказать.
– А знаете, мы с вами уже встречались.
Форрестер вопросительно на нее посмотрела.
– Несколько лет назад я была здесь с отцом. Его зовут Сэм Вадиа. У него книжный магазин.
Англичанка кивнула:
– Я его помню. Бескомпромиссный мужчина. Он был в инвалидной коляске. Мы никак не могли поднять его по ступенькам, и он заплатил группе носильщиков-кули, чтобы они отнесли его самого и коляску на самый верх. Помню, как он ругался на них на каждой ступеньке.
– Это на него похоже.
– Тогда вы выглядели по-другому.
– Я была по-другому одета, – сказала Персис, указывая на полицейскую форму.
– И как вам в такой одежде?
Персис вдруг страшно захотелось сказать ей правду – просто правду, без всяких прикрас.
– Не сахар.
– Ну, если бы вам хотелось простой жизни, могли бы сидеть дома и печь пироги.
Персис криво улыбнулась:
– Можно задать вам личный вопрос?
– Думаю, я не смогла бы вас остановить, даже если бы захотела.
– Почему вы никогда больше не вышли замуж? Не завели семью… – Персис запнулась, вдруг почувствовав себя неуверенно.
– Хотите знать, стоило ли это того? – Лицо Форрестер ничего не выражало. – Как написал поэт Уильям Блейк, «кто для радости рожден, кто на горе осужден»[36]. Я еще не до конца поняла, к какой категории отношусь.