– Нет.
– Сердечные дела никогда не бывают простыми. Сердце само решает, чего оно хочет. К несчастью, оно редко хочет этого достаточно долго. Единственный способ пройти через это минное поле – просто идти и надеяться, что не взорвешься.
В ответ Персис только угрюмо на него посмотрела.
– А теперь я желаю тебе спокойной ночи.
Заснуть Персис не могла, поэтому достала записную книжку и вернулась к работе. Это был единственный островок спокойствия в той буре, которая грозила вот-вот разрушить ее привычную, упорядоченную жизнь.
Интересно, что у Фернандеса с делом Крамер. Если говорить честно, оно зашло в тупик, а Персис была слишком занята загадками Хили.
Она достала две записки, оставленные англичанином. Два отрывка из разных книг главного творения Данте.
Что их связывало? Что они значили? И, что важнее всего, как они могли помочь продвинуться дальше?
Она всматривалась в слова, пока буквы не начали разбегаться в разные стороны.
Персис бросила взгляд на спящего неподалеку Акбара и пробормотала:
– Возможно, он все-таки был сумасшедшим.
Ничто в этих загадках ни на что не указывало.
Просто два стиха, взятые из манускрипта будто бы наугад. Единственная разница была в расстоянии между…
Персис задумалась.
Зачем Хили это сделал? В том следе из хлебных крошек, который он оставил, каждая загадка была запутанной ровно настолько, чтобы на ее разгадывание пришлось потратить время и силы. Но эти записки даже нельзя было назвать загадками. Просто отрывки из «Божественной комедии». Если они должны были на что-то указывать, значит, было что-то еще, что-то, чего она не видела, что-то спрятанное между строк…
Она замерла.
Мысль взмыла вверх, как шпиль колокольни.
Персис соскользнула с кровати и тихо спустилась на кухню. Там она включила газовую конфорку и подержала вторую записку Хили над огнем. Через несколько мгновений между строк начали проступать буквы.
Невидимые чернила. Это было так просто, так
Интересно, что именно Хили использовал? Уксус? Лимонный сок? Мед с водой? Персис знала, что подойдет даже кола. Во время нагревания при температуре, когда сама бумага еще не начинает гореть, все эти вещества окислялись и написанные ими слова приобретали коричневый цвет.