– Я хочу, чтобы вы выяснили все возможное. Официально дело закрыто. Признание Сингха для высокого начальства – просто подарок. Они могут подвести черту, разыграть суд над Сингхом, а после этого спектакля – послать его на виселицу.
– Ты не веришь, что убийца – он?
Персис заколебалась.
– Не знаю, – призналась она. – Но раз уж человеку грозит повешение, то мы должны по крайней мере убедиться, что он его заслуживает.
16
Двадцати минут пути от Малабар-хауса до Бомбейского университета оказалось вполне достаточно, чтобы поразмыслить о ходе расследования. Разочарование в суперинтенданте постепенно улетучивалось: Рошан Сет за свою жизнь был достаточно скомпрометирован, чтобы в конечном итоге сузить свои взгляды и видеть лишь то, что ему позволяют видеть другие.
Затем Персис вернулась мыслями к допросу Сингха.
Что-то не давало ей покоя. Что-то в нем самом, в его признании и в том, что оно состоялось только через несколько дней после убийства.
Интересно, что на это скажут газеты.
Сет сообщил ей, что Чанна уже просил об интервью со следователем, раскрывшим дело. Кроме того, он спрашивал об Оберое (в этот момент Персис побагровела, а тело ее напряглось от ярости). По словам Сета, Чанна как-то пронюхал, что Оберой с самого начала предполагал, что убийца – националист.
Но пронюхал сам или ему кто-нибудь рассказал?
Сет заверил, что ведущим следователем по этому делу назовут ее и что лично заместитель помощника комиссара Шукла пожелал представить ее к награде, от которой Персис немедленно отказалась. Настоящему полицейскому не пристало получать награды просто так. Награду сначала нужно было заслужить.
Огастес Сильва ждал ее в своем офисе. Оттуда они направились в кофейню «Голубой Дунай», которая находилась всего в нескольких ярдах от Бомбейского университета. Таких кофеен в районе насчитывалось шесть штук.
Внутри «Голубого Дуная» было полным-полно студентов. Среди них Персис заметила группу парней в белых костюмах для крикета и лакированных ботинках «Саксон». У всех у них волосы блестели от лака, а под носом были аккуратные усики. Лукаво улыбаясь, парни строили глазки компании девушек, отпускали дерзкие замечания в их адрес, а девушки отвечали им деланным безразличием.
В свое время Персис отказалась играть в эту игру. Ей всегда было чуждо кокетство и ненавистна одна мысль крутить роман с придурками, которые не могут даже сами завязать себе шнурки и у которых все ухаживания сводятся к декламации Чосера – причем весьма паршивой.
Конечно, порой она начинала сомневаться в своем выборе. Тогда ее охватывал невыразимый голод и вокруг нее начинали сгущаться тени. Словно через темное стекло она видела ту, другую жизнь. Мужчина. Партнер. Затмение сердца. Тогда внутри нее открывался какой-то клапан, и чувства, что таились глубоко в ее душе, просачивались наружу и выводили ее из равновесия. И в такие моменты Персис изо всех сил начинала думать о главной диалектике в своей жизни – добре и зле, справедливости и несправедливости.
Пока что этого было вполне достаточно.
Сильва заказал им по чашке кофе, а затем поведал обо всем, что узнал про Мадана Лала.
– Этот твой Лал действительно сражался в Бирме, в 50-й парашютно-десантной бригаде. Что ты знаешь об этой битве?
– Не то чтобы много.