Это останется с нами

22
18
20
22
24
26
28
30

У меня крутит живот, когда я читаю сообщения, и уже неделю вспоминаю Беллу по несколько раз на дню. Я поклялся себе больше не влюбляться, слишком больно бывает расставаться. Придется сказать, что мне не нравится прозвище «малыш». Так звала меня мать. Отвечаю Белле сразу – полунебрежно-полузаинтересованно, убираю телефон, нащупываю листок с объявлением и тороплюсь написать сообщение, пока Филипп не разъярился.

«Мадам, мне очень жаль, что я вспылил и нагрубил вам. Поверьте, я не из плохих парней. Обещаю платить каждый месяц и ничем вам не мешать. Музыку буду слушать через наушники, а курить – на улице, могу печь для вас разные вкусности, у меня хорошо получается. Не хочу врать: я не смогу предоставить вам рекомендацию от нынешнего квартирного хозяина, потому что он… это метро. С наилучшими пожеланиями, Тео Рувье».

12

Ирис

Вся моя жизнь уместилась в чемодане. Том самом, что подарил Жереми в одну декабрьскую пятницу. Вскоре после моего дня рождения мы узнали о болезни отца, и эта новость потрясла нас. Жереми ждал меня после работы. Я хотела одного – упасть на диван с пакетом чипсов, включить телевизор и смотреть сериал, на который реагируют лишь поверхностные слои мозга, но увидела его и воспряла. Он жил в Ла-Рошели, я – в Бордо, встречались мы редко и очень друг по другу скучали. Он не повез меня домой, съехал на объездную дорогу и пресек все попытки выяснить, куда мы направляемся. До него я пережила долгий роман с мужчиной, который был жутко примитивен по части сюрпризов, и теперь получала истинное удовольствие от приключения.

– У меня никаких вещей с собой нет! – запротестовала я, когда мы добрались до аэропорта.

Он достал из багажника зеленый чемодан, купленный специально по случаю путешествия.

– Я положил все, что требуется, ничего не забыл.

Мы провели в Венеции волшебный, выпавший из реального времени уик-энд. На два дня я забыла о больничных коридорах и взгляде отца. Мы бродили, ели, занимались любовью, снова ели, фотографировали, опять ели, заходили в музеи и соборы, ели, смеялись, ели, предавались любви, ели, спорили, ели.

На обратном пути, в самолете, он протянул мне коробочку. Внутри лежал ключ.

– Хочу, чтобы мы жили вместе, – шепнул он.

У меня в груди случился фейерверк. Я очень сильно его любила.

Из Бордо я уехала только полгода спустя, чтобы до последней минуты не расставаться с отцом.

На третьем этаже я останавливаюсь перевести дух. Лифт в доме Надии сломался в тот самый день, когда мне приходится тащить тяжеленный чемодан. Задача – добраться до девятого этажа без выкрутасов вроде тех, что творит Вин Дизель в блокбастерах.

На пятом этаже меня обгоняет мужчина примерно вдвое старше меня, перепрыгивающий через ступеньку, как Марио[11]. Он вежливо здоровается – без намека на одышку!

На шестом этаже я понимаю, что готова расстаться с проклятым чемоданом.

На седьмом со мной решают расстаться мои легкие.

На восьмом начинаю молиться. Бесценные мои «жабры», простите мне все выкуренные сигареты, как мы прощаем тем, кто загрязняет окружающую среду, и не вводите нас во искушение, но избавьте от «Мальборо». Аминь.

На девятом, открывая дверь квартиры Надии, я не дышу, а сиплю как проколотая шина, зато улыбаюсь как покоритель Килиманджаро.

Она на кухне – готовит тажин. Аромат соуса из слив и миндаля мгновенно напоминает о моей подруге Гаэль, обожавшей колдовать над этим блюдом. Гоню прочь ее образ, пока не поддалась ностальгии.