Возвращаюсь в ванную. Тася пьет воду прямо из-под крана. Низко склонилась над раковиной, широко расставив ноги, как деревенский мужик у колонки. Затем она умывается, а я морщусь, представляя, как щиплет ее разбитая бровь.
— Тась, дай посмотрю.
Она промокает лицо бумажными салфетками и поворачивается ко мне. Глаза красные, но больше не испуганные: уже успела взять себя в руки. Осторожно беру ее лицо в ладони и разворачиваю на свет. Я плохо в этом разбираюсь, но рана вроде не глубокая. Кровь не струится — зашивать ничего не нужно.
— И часто у вас такое? — Открываю шкафчик: пытаюсь найти среди кучи баночек и флаконов аптечку.
— Не там, внизу посмотри. — Она садится на край джакузи и осторожно трогает бровь подушечкой пальца. — Как думаешь, шрам останется?
— Нет, конечно. Не волнуйся. — Обрабатываю рану перекисью и заклеиваю пластырем.
Думаю о том, что неплохо было бы и Владу промыть разбитые костяшки.
— Нет, раньше у Леши вроде как поводов не было. Я была примерной любовницей. — Грустно усмехается она. — Я его никогда таким не видела. Он ни разу мне слова плохого не сказал. Настаивал, чтобы я себе больше украшений и косметики покупала. Машину подарил. Сладости заказывал. А этот урод все испортил. — Тася заламывает пальцы и прячет лицо в ладонях.
Тихо плачет.
Сам подарил, сам забрал. Мужик!
— Какой урод?
— Да, Бусаев этот. Ходил везде за мной двадцать четыре на семь, у дома караулил, букеты таскал. Заняться человеку что ли, нечем? Вот, консьержка, небось, и донесла. Рецидивистка старая. Зачем он вообще на Маринкиной днюхе появился! Вот куда я теперь пойду?! — В отчаянии восклицает Марина.
— К Бусаеву. — Вдруг подает голос Влад.
Он стоит, привалившись плечом к дверному косяку.
— Ха-ха, как смешно. — Смотрит на него исподлобья Тася.
— Я серьезно. Ему двушка в центре от бабки досталась.
— А Маринка?
— Поживете с Маринкой.
Тася затихает, а потом смотрит на меня, затем на Влада и снова — на меня.
— Только не говори мне, что вы… — наводит на каждого из нас по очереди указательный палец.