– Вы тоже их знаете?! – воскликнула она. – Я только позавчера играла эти песни одной даме. Они такие милые! Все ее песни, которые я знаю. Понимаете, Билли Нельсон – девушка, несмотря на… – вдруг она осеклась. В глазах ее появился вопрос: – Мисс Нельсон… Это же… вы же… Это ваше имя… Это вы! – радостно закончила она, пока предательская краска заливала лицо Билли. В следующее мгновение щеки Алисы тоже заалели. – Подумать только, и я позволила вам встать в очередь за двадцатипятицентовыми билетами!
– Ерунда! – рассмеялась Билли. – Это мне ничуть не повредило. Смотрите! – Билли искала, чем отвлечь внимание гостьи, и увидела рукописную копию своей новой песни с именем Аркрайта. Повинуясь мгновенному импульсу, она подвинула ее вперед. – Вот новая песня, еще не напечатанная. Вам нравятся слова? – спросила она.
Как она и надеялась, взгляд Алисы Грегори, охватив половину первой страницы, нашел имя на левой стороне листа, под заголовком.
– Слова М. Дж… – тут она вздрогнула и произнесла фамилию Аркрайта после паузы и совсем другим тоном.
Билли заметила и паузу, и испуг, и очень обрадовалась.
– Да, слова М. Дж. Аркрайта, – сказала она неуверенно, тайком поглядывая на лицо Алисы. – Вы его знаете?
Алиса Грегори коротко рассмеялась.
– Наверное, нет. Не этого. Я знавала одного М. Дж. Аркрайта много лет назад, но он не писал стихов, насколько мне известно, – закончила она, и у нее слегка перехватило дыхание.
Билли очень захотелось ее обнять. Алиса Грегори снова посмотрела в ноты. Она многое хотела сказать о музыке, очень многое, но ничего не собиралась говорить о мистере М. Дж. Аркрайте, несмотря на приманку, искусно закинутую Билли. Потом Роза принесла чай, и тосты, и маленькие кексы с глазурью, которые так нравились всем гостям Билли. Потом Алиса Грегори попрощалась – в ее глазах стояли слезы, которые Билли предпочла не заметить.
– Вот! – выдохнула Билли, как только они с тетей Ханной остались вдвоем. – Что я вам говорила! Вы же заметили испуг мисс Грегори при одном только имени М. Дж. Аркрайта. Как будто… Теперь я хочу, чтобы они встретились, но случайно. Случайно, тетя Ханна! И я, наверное, подожду, пока Мэри Джейн не получит от матери каких-нибудь добрых известий для бедной девушки.
– Да, конечно. Милое дитя! – пробормотала тетя Ханна. (Она оставила попытки заставить Билли отказаться от неподобающего обращения «Мэри Джейн». Честно говоря, в своих мыслях, а иногда и на словах, она сама именовала его так.) – Но, милая моя, я не заметила в мисс Грегори никакой холодности и надменности, о которых ты говорила.
– А сегодня их и не было! – улыбнулась Билли. – Честно говоря, тетя Ханна, я бы даже не подумала, что это та же девушка, которая указала мне на дверь, – весело закончила она, собираясь подняться наверх.
На следующий день Сирил и Мари вернулись из свадебного путешествия. Они отправились прямо в свои чудесные маленькие апартаменты на Бекон-стрит в Бруклине, откуда легко было дойти до уютного дома Билли.
Сирил собирался построить дом через год-другой. Пока же они арендовали очень милые уютные апартаменты, про которые Бертрам говорил, что они «электрифицированы до последнего дюйма и оборудованы всем, чем можно, несгораемым, бездымным, непылящимся и бесполезным». У Мари была безупречно белая кухня, где она могла стряпать пудинги, сколько ее душе угодно.
К Мари – опять же по выражению Бертрама – «приходила с визитами служанка». Другими словами, была нанята крепкая женщина, которая дважды в неделю приходила стирать, гладить, скрести и каждый вечер мыть посуду после ужина, оставляя вечера Мари свободными «для сидения под абажуром», как говорила Билли.
Мари не соглашалась на «визиты служанки», но друзья настаивали. Даже Билли ужасалась:
– Милая, но разве тебе не тяжело будет делать столько всего самой? – спрашивала она. – Ты же сама знаешь, что не очень сильная.
– Я знаю, но я все распланировала, и это будет несложно, – возражала Мари, – я столько лет мечтала этим заниматься. Понимаешь, Билли, если я буду стоять и смотреть, как служанка делает все то, что хочу делать я, то буду чувствовать себя как… как голодный, который видит другого человека, который ест обед. Да, конечно, – грустно закончила она, когда Билли прекратила смеяться, – я не смогу все время делать домашнюю работу. Когда у нас будет дом, возможно, я одену служанку в хорошее платье и велю ей принимать визиты и ходить на чаепития, а сама стану готовить пудинги, – весело закончила она, и Билли снова засмеялась.
Муж и жена, как полагается, после возвращения немедленно были приглашены на ужин к Уильяму и Билли. Пока Мари не открыла для гостей свой дом, любящая пара была предоставлена самим себе, не считая редких визитов семьи с целью «помешать» – так называл это Бертрам, но не Мари. Впрочем, наверняка Сирил в своих мыслях употреблял то же самое слово.
Сам Бертрам в эти дни был очень занят. Не считая работы над портретом мисс Уинтроп и двумя-тремя другими заказами, он наносил финальные штрихи на четыре картины, которые готовил к выставке знаменитого художественного клуба, где он был звездой. Естественно, все его время было занято. Не менее естественно и то, что Билли, зная это, еще суровее, чем обычно, напоминала себе, что он принадлежит в первую очередь Искусству.