– Ты дурак, что ли? Как ты себе это представляешь?
– Ну ладно. В общем во всей твоей истории меня смущает только ворона. Откуда бы ей взяться в подвале. Может, там окна какие есть, для вентиляции, например, и она залетела случайно?
– Не знаю, Максим, я не знаю, – вздохнула Женя и вдруг спохватилась: – Ой, я уже в музей опаздываю! Второй раз мадам Трюдо на конфеты не купится. Потом ещё позвоню. Пока!
Женя забежала в гардеробную.
Одевшись, Женя почти уже вышла из гардеробной, но одна мысль заставила её замереть на пороге. Она включила на телефоне фонарик и наклонилась, заглядывая под стеллаж.
– Твою же… инквизицию! – только и вырвалось у неё.
В музей она вбегала с твёрдой уверенностью, что домовой таки существует. Потому что, кроме обкусанного с одного бока круассана, оставленной еды под стеллажом не было. Осталось только уповать на то, что сущность приняла подношение и предложение дружбы. Но изрезанные вещи…
Перед внутренним взором тут же возник ворон, с упоением вкушающий плоть, а потом раздирающий лифчик своим огромным острым клювом.
Из архива доносился полный праведного гнева голос смотрительницы музея:
– Я же говорила, что прежде всего важна систематизация. Не по цвету корешка, мадам Бовье! А по фамилии автора!
Закончив с нотациями, мадам Трюдо из архива направилась прямиком в кабинет, на ходу поздоровавшись с Женей.
Ближе к обеду Женя выгадала время, когда мадам Трюдо занялась посетителями, и направилась в архив, поговорить с Элен.
На стажёрке сегодня снова был джинсовый сарафан, тот самый, в котором она появилась здесь впервые. Эволюция её образов от кукольно-девчачих до вульгарных и от вульгарных до по-бертиновски пёстрых завершила свой цикл.
– О-ля-ля, а вот и наша бедная узница Азкабана, – голос Элен сочился желчью и ненавистью.