Михаил Афанасьевич сделал несколько лихорадочных шагов по тротуару и замер, услышав вдруг шум двигателя. Из соседнего двора на улицу неожиданно выехала машина, перевозящая нечистоты. Он бросился ей наперерез.
– Стой! Стой, тебе говорят!
Машина чуть не сбила его. Водитель с трудом затормозил. Высунувшись из кабины, испуганно спросил:
– Что случилось, товарищ полковник?
Вместо ответа Романов, быстренько обогнув двигатель, рывком открыл левую дверцу и вскочил на сиденье рядом с шофером.
– Быстро в Кремль! – приказал отрывисто.
– Но моей машине туда нельзя! Ни в коем случае!
И только тут Романов уловил отвратительный душок, стоящий в кабине. Шофер-то, видно, к нему давно привык. Но он был прав: такому транспорту строго-настрого было запрещено ездить в центре.
– Жми под мою ответственность! – распорядился Михаил Афанасьевич. – И пошевеливайся! Опаздываю я! Ну, живо, живо!!!
Это было сказано с такой яростью, что шофер понял: дело тут действительно нешуточное и рванул с места в карьер. Благо улицы были пустынны. Через двадцать минут они были уже возле Спасской башни. И тут на них набросилась охранявшая их стража. Как вы смели! Не положено! Безобразие!
Романов выскочил из машины и, показав пропуск, приказал немедленно отпустить шофера на все четыре стороны, а сам помчался в ворота башни. Через несколько минут он был уже возле зала заседаний. С сильно бьющимся сердцем распахнул входную дверь. Заседание уже началось. За длинным столом сидело человек сорок. Все взоры обратились сразу на него.
– Разрешите, товарищ Сталин? – с трудом выдавил из себя Романов, глядя на вождя, стоявшего во главе стола. Язык повиновался ему с трудом.
Иосиф Виссарионович сердито посмотрел на него и язвительно протянул:
– Изволите опаздывать товарищ Романов…
– Машина сломалась, товарищ Сталин!
– И на чем же вы сумели добраться?
– На говновозке, товарищ Сталин!
Зал грохнул от смеха. Вождь тоже скупо улыбнулся и уже не таким строгим голосом сказал:
– Хороший способ передвижения. Садитесь, товарищ Романов.
Собравшиеся снова рассмеялись. А Романов понял, что прощен и, почувствовав громадное облегчение, торопливо опустился на пустой стул рядом. Сердце екнуло. Пронесло!.. Слава богу!.. А ведь могло и не пронести!..