Сама церемония погребения прошла как-то быстро, все уже устали, продрогли на холодном весеннем ветру и душой стремились в дом, к поминальному столу. Если честно, то мне тоже хотелось скорее закончить с этими тягостными процедурами. Поэтому, как только все действия на кладбище были закончены, я торопливо пригласила всех присутствующих на поминальную трапезу в дом. В дом приглашалась только "чистая" публика, народец попроще приглашался в людскую, там тоже накрывались столы.
Публика, в ожидании трапезы, находилась в большой гостиной, кое-кто из них подходил ко мне, выражал соболезнования, заодно и знакомились. Так, мне представились Стишанины из Марьинки, Веремеевы из Зеленодолья, многочисленное семейство Вербицких из Сычёвки. Мне они показались достаточно приятными людьми, вежливыми и воспитанными. Но стоявшая неподалеку от меня Аполлинария Семёновна фыркнула и пробормотала себе под нос, но я все равно услышала.
— Ляхи пожаловали! Гонору-то шляхетского сколько, а сами на телеге приехали!
Стоявший возле меня глава семьи, представившийся Вацлавом, не повел и бровью, но жена его, маленькая голубоглазая шатенка Марыся, мучительно покраснела. Чтобы сгладить неловкость от неприятных слов, я поспешно начала расспрашивать Вацлава и Марысю о том, на чем специализируется их поместье. Вацлав ответил, что, как и все вокруг, в основном это хлебные злаки, садоводство, но он в последнее время пробует выращивать новый овощ — сахарную свеклу. Но не уверен, будет ли спрос на этот овощ. Я горячо уверила его.
— И не сомневайтесь даже! Будет спрос, обязательно будет! В Петербурге ныне вовсю продается сахар свекольный, который привозят из Европы! Втридорога, конечно! Но если его производить из своего сырья, да и здесь, в России, он будет доступен населению. Так что будьте уверены!
Сама же подумала, что это и в самом деле неплохой интерес может представлять для поместья. А если ещё и сахарный заводик поставить, вскладчину, например. Это же золотое дно.
Только я ничего практически не знаю о производстве сахара, кроме того, что он сладкий. Но это навскидку. Надо садиться, сосредотачиваться и искать информацию в своей голове. У меня интересно устроена память — все, что когда-нибудь случайно было прочитано, услышано, увидено — остается в ней навсегда. Просто я не сразу могу вспомнить, где эта инфа лежит, на какой полке, все вперемешку. Надо сосредоточиться и тогда все вспомню. Могу воспроизвести формулу или чертеж или схему, даже не понимая абсолютно смысла.
Меж тем суета с доставкой блюд в парадную столовую закончилась, и Игнатьевна издали делала мне знаки, что пора всех приглашать туда. Что я и сделала. Прошли в столовую. К длинному столу был приставлен ещё один, поменьше, перекладиной от буквы Т. Наверное, там полагалось сидеть членам семьи, родственникам. Но из всей семьи здесь я была одна. Где-то в Москве жили родственники Матвея Салтыкова, а про родню Пелагеи Степановны вообще ничего неизвестно.
Поэтому по левую руку от меня устроился отец Василий, благословивший по обычаю поминальный обед, дьячок с церковным хористом опять что-то спели божественное. Изголодавшийся народ приступил к трапезе, но, отдавая дань памяти усопшей, переговаривались тихими голосами, ели аккуратно. Горничные, ради такого случая переведенные в ранг официанток и приодетые в чистую одёжку, следили за переменой блюд, доставляли новые нагруженные подносы с кухни.
А вот по правую руку от меня неожиданно устроилось семейство Пешковых. Рядом со мной сидел сам Иван Аркадьевич, далее маменька, Аполлинария Семёновна, и затем сестрица Аннушка. Причем Аполлинария Семёновна оглядывала сидевших далее за длинным столом людей с таким горделивым и высокомерным видом, что мне даже стало как-то не по себе. У меня сложилось стойкое ощущение, что это она здесь хозяйка, все пришли по ее приглашению, а я тут бедная родственница, с которой практически можно не считаться.
Сделав в памяти зарубку, что необходимо разобраться с такими странностями поведения соседки, я пока продолжала исподтишка разглядывать присутствующих. Среди всех я увидела ещё одного знакомца — Заварзина Андрея Петровича. Рядом с ним была молодая девушка, лет осьмнадцати. Я вначале решила, что это молодая супруга, но приглядевшись, поняла, что это, скорее всего, младшая сестра, уж больно разительным было сходство. Правда, по сравнению со смуглым братом, девушка была бледновата. Они, однако, приехали вдвоем, так как никого, похожего на мать или отца, рядом с ними не было.
Вероятно, я как-то выдала свой интерес к Заварзиным, потому что отец Василий, наклонившись ко мне, тихо произнес:
— А это ещё одни ваши соседи, с другой стороны, Федоткино их поместье, Заварзин Андрей Петрович и его сестра, Надежда Петровна. Отец их ещё при Бородино убит был, а матушка померла от чахотки три года назад. Наденька совсем одна осталась в поместье. Андрей Петрович тогда вышел в отставку и вернулся в поместье. Говорят, блестящий офицер был и карьеру ему хорошую прочили. Он ведь совсем мальчиком ушел на войну, с тех пор и в армии был. Сейчас вот хозяйство восстанавливает. Впрочем, Пешков Иван Аркадьевич тоже служил, но только уже в мирное время и не слишком долго. Как только скончался его батюшка, Аркадий Иванович, так он, как наследник, сразу и вернулся домой.
Ну, теперь хотя бы понятна мрачность на лице мужика. Кому понравится резко поменять жизнь блестящего столичного офицера на жизнь провинциального помещика, изо всех сил старающегося вытянуть поместье из нищеты. Так что с Андреем Петровичем вопрос прояснила. А сестрица чего такая бледная? Или по жизни такая? И тут меня просветил отец Василий.
— Надежда Петровна заболела сильно по зиме ныне. Собирала по соседям продукты и вещи для сирот нашего прихода, да застудилась. И лекарь городской с Вязьмы приезжал, все без толку. Я уж боялся, что придется соборовать такую молодую девушку. Жаль ее было, душа у нее добрая, светлая. Бабушка ваша, Пелагея Степановна, спасла невинную душу, травами своими да мазями своего изготовления. Почти неделю жила в Федоткино, но выходила Наденьку. А потом вот сама слегла. Я знаю, вам много чего наговорить могут о вашей бабушке. Все это не более чем сплетни деревенские. Пелагея Степановна была хорошей травницей, она всю жизнь собирала местные травы, изучала их, готовила декокты, мази на отварах. И помогла многим людям выздороветь. Такой дар может быть только от Господа нашего Бога. Помните это и гордитесь своей бабушкой!
Я покивала головой. Ну, раз наша церковь так считает, то кто я такая, чтобы спорить с ней? Поминальный обед катился своим чередом, люди ели, разговаривали между собой. Я в своем времени очень редко попадала на подобные мероприятия, но тем не менее, заметила, что меню обеда сильно отличается от привычного нам. Первым блюдом были дрожжевые блины с маслом, сметаной. Затем подали кислые щи. Далее следовало жаркое из свинины с каким-то овощным пюре, но не картофельным, это точно. Потому что на вкус было резковато. Было много разных пирогов, несладких и закрытых. И в самом конце подали кисель в больших кувшинах. Цвет был приятный, и аромат ягодный. Я немного отхлебнула и едва удержалась, чтобы не выплюнуть назад. Кисель был кислым! Хотя… все верно, жирную пищу помогает переваривать кислая среда, поэтому после жирных блинов шли кислые щи, а после жаркого — кисель. И ещё одно отличие — вовсе не подавались спиртные напитки. Всё-таки изначально не было у русских традиции на поминальных трапезах употреблять алкоголь.
Памятуя о словах Верки, что присутствующие будут следить за тем, что и как я ем, то я неохотно возила по тарелке кусок блина, кисель больше не рисковала пить. Постепенно разговоры стихали, блюда пустели, трапеза подходила к завершению. В дверях уже маячила Игнатьевна, многозначительно поглядывала то на меня, то на священника, а то и переглядывались с Аполлинарией Семёновной. А вот она-то здесь при чем?
Встал отец Василий, сказал завершающие слова, призвал хранить в памяти все доброе и светлое, что принесла в жизнь людей Пелагея Степановна. Соседи начали разъезжаться по своим поместьям. Я прощалась с ними, стоя на крыльце, кутаясь в шаль. К вечеру похолодало. С высокого крыльца было видно, как за углом, у кухонного входа, грузили в церковную телегу продукты. Церковная доля. Ещё и деньгами десять рублей за службу Игнатьевна отдала отцу Василию. И мне это тоже добавило повода для размышлений. Нет, оплата меня не взволновала. Меня напрягло то, что деньгами распоряжалась Игнатьевна, а я даже не знала, где они лежат. И вот этот факт меня напрягал.
Глава 8
Только я вернулась в холл, как подошла ко мне Игнатьевна.
ebooksa