— Вы ведь из Ленинград? — начал он. — Ваш город давно взят, и если фройлен согласится оказать небольшие услуги гитлеровскому командованию, то можно устроить так, что она будет отправлена в свой родной город и сможет повидать родителей. У фройлен будет обеспеченная жизнь, самые прекрасные перспективы, — разумеется, если она будет хорошим другом имперской армии.
Зина молчала и угрюмо смотрела на него. Юрка вынул из стола тяжёлый пистолет, повертел его в руке и изрек:
— Милая фройлен, в стволе этой штуки находится шесть маленьких тупоносых патронов. Всего одного патрона вполне достаточно для того, чтобы сделать ненужными все наши дискуссии и поставить последнюю точку в вашей жизни. Подумайте, милая фройлен, последнюю точку в человеческой жизни! — Зина пристально и долго, чтобы заметили зрители, посмотрела на пистолет. — Подумайте о том, что я вам сказал, фройлен, — повторил Юрка.
Он положил пистолет на стол. Не сводя с него взгляда, вытащил пачку сигарет из кармана кителя, достал одну. Зазвучал громкий, резкий звук торможения, Краузе-Юрка вздрогнул и обернулся назад к прицепленному рисунку окна. Выходило так, что он отвернулся от Зины. «Действуй, Настя! — подумал Юрка. — Хватай пистолет!»
Но Настя медлила, а у Юрки выдался случай снова увидеть Володю. Он успел посмотреть на него почти в упор.
На сцене разыгрывалось самое главное. Но у Насти не получилось быстро схватить пистолет — она очень волновалась за эту сцену, но, видимо, растерялась, заметив, что Володя смотрит не на неё. А смотрел он на Юрку. Поджав губы, нахмурившись, будто что-то болит, особенным взглядом — тяжёлым, измученным, с мольбой. Но, когда их глаза встретились, он всего на секунду приподнял уголки закушенных губ.
Портнова схватила пистолет и тут же выстрелила в Краузе. Юрка рухнул без притворства, с грохотом, ударившись затылком об пол. В зале ахнули, Володя привстал. Скривившись от боли, Юрка поднялся и улыбнулся залу — точнее, худруку, дав понять, что всё в порядке. Но затылок болел, наверное, будет шишка.
На выстрел почти мгновенно прибежал немец Сашка — это была его вторая смертельная роль. Очевидно, весь зал догадался, что сейчас будет. Вторая пуля досталась ему, а когда Портнова переступила через стонущего солдата, на сцену выбежала массовка — немцы с автоматами наперевес. Портнова бросилась прочь, но раздались выстрелы, и Зина упала — ей прострелили ноги. Оставив пулю и для себя, Зина приставила пистолет к груди, нажала на курок, но вышла осечка. Ей не дали снова выстрелить — схватили и потащили за кулисы. Занавес закрылся, Маша заиграла «Интернационал».
— Девочки, краска готова? — поднимаясь с пола, крикнул Юрка актрисам. Те кивнули, посадили Настю-Портнову на заранее принесённый стул, накрыли её одежду целлофаном и стали шустро намазывать белой гуашью волосы, а серой — глаза.
Декорации места расстрела приготовили очень быстро: поверх прикрепленного к заднику деревенского фона прицепили рисунок кирпичной стены. Всё. Это была единственная декорация последней сцены спектакля. Заранее согнали массовку: деревенские встали подальше по краям, в центре сцены у расстрельной стены встали немцы.
Среди фашистов считал ворон Ванька, который должен был выводить Портнову на расстрел. Юрка ругнулся, крикнул ему, а тот не заметил. Соседи дёрнули Ваньку за рукав, он посмотрел на Юрку, но занавес уже поехал в стороны. Юрка снова ругнулся, схватил висящий на спинке стула китель Краузе, быстро накинул и сам вместо Ваньки повёл Портнову на казнь.
Полина говорила:
— В застенках полоцкой тюрьмы Зину жестоко пытали: вгоняли иглы под ногти, прижигали раскаленным железом, выкололи глаза, но Зина выдержала пытки и не предала своих товарищей и Родину. Слепая, она нацарапала гвоздиком на стене своей камеры рисунок: сердце, а над ним девочка с косичками и надпись «приговорена к расстрелу». Через месяц издевательств, утром десятого января тысяча девятьсот сорок четвертого года, семнадцатилетнюю Зину, слепую и совершенно седую, вывели на казнь.
Настя шла, хромая и спотыкаясь. На последнем настоял Юрка — Зине прострелили обе ноги и вряд ли их вылечили. Портнова встала у стены, Юрке передали игрушечный автомат, музрук включил пулеметную очередь. Зина упала.
В зале и на сцене стояла полная тишина. Маша, выдержав паузу, заиграла «Лунную сонату».
Полина произнесла последние слова спектакля:
— В Оболи, где жили «Юные мстители» и с ними Зина Портнова, было расквартировано две тысячи немецких солдат. Подпольщики узнавали о размещении огневых точек, о численности и перемещении немецких войск. Несколько десятков вражеских эшелонов с боеприпасами, техникой и живой силой не дошли до фронта, сотни автомашин со снаряжением подорвались на минах, установленных «Юными мстителями». Уничтожили пять предприятий, которые немцы собирались активно использовать. В обольском гарнизоне, который считался тыловым, несколько тысяч гитлеровцев нашли смерть от рук «Юных мстителей». «Здесь так же страшно, как на фронте», — писал домой немецкий солдат. В Великой Отечественной войне погибло тринадцать миллионов детей. Из тридцати восьми «Юных мстителей» было казнено тридцать человек, среди выживших остались Илья Езавитов и Ефросинья Зенькова. Зинаиде Мартыновне Портновой в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году было посмертно присвоено звание пионера-героя. Указом Президиума Верховного Совета СССР от первого июля тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года — звание Героя Советского Союза с награждением орденом Ленина.
Полина ушла со сцены, занавес закрылся. Через несколько секунд тишины зал взорвался громкими овациями.
Когда зрители разошлись, в театре осталась труппа и начальство. Юрка уныло смотрел на бардак, оставшийся за кулисами после спектакля, и думал, кто и когда будет всё это прибирать.
Но пока было не до этого. На сцену к актёрам поднялись Володя, Ольга Леонидовна и Пал Саныч. Воспитательница была довольна, улыбалась.