Володя покачал головой:
— Я себя боюсь. Ты был неправ, когда сказал, что я не могу перебороть свой страх и измениться. На самом деле мне очень сложно сдерживать себя, чтобы не делать тех вещей, которые… о которых потом пожалею.
— И почему ты так уверен, что обязательно о них пожалеешь?
— Потому что они причинят тебе вред.
— Снова-здорово! Опять заладил, да? — Юрка сел и возмущённо, глядя на него сверху вниз, сказал: — Нам остался час побыть вместе, а ты всё думаешь о том, что можешь сделать мне плохо. А мне и без этого плохо! Мне кажется, что ещё чуть-чуть — и я всё потеряю: тебя, себя… — Он перевёл дыхание. — Володя, хотя бы здесь, хотя бы сегодня будь таким, каким тебе хочется. Для меня. Я хочу запомнить тебя — особенного, лучшего, первого. И хочу стать для тебя таким же!
Володя оторопело уставился на него, чуть приоткрыл рот. Приподнялся на локтях, тоже сел.
— Юр… чка… кхм… — он прокашлялся. — Какой я испорченный, совсем не о том дум…
— Да о том, чтоб тебя! О том! — перебил его Юрка. — Володя, я слишком многое оставил в «Ласточке»…
— Я поним…
— Но я хочу оставить здесь всё!
Володя уставился в землю, но после минутного молчания перевёл на него испытующий взгляд:
— Юр, это ведь навсегда. Нельзя будет ни забыть, ни отменить.
— Зачем отменять? Зачем забывать? Чего бояться? Об этом ведь никто не узнает. Только ты и я будем знать: у нас было всё и по-настоящему. Чтобы и через двадцать лет быть уверенным, что всё это — настоящее.
— Ещё одна общая тайна?
— Не ещё одна, а единственная. Большая и важная.
Володя молчал с минуту: внимательно разглядывал Юркино лицо и глаза, будто пытался найти в них сомнение. Но Юрка смотрел упрямо и решительно.
— Ты точно уверен, Юра? Я… Мне… Послушай, ты в любой момент можешь сказать мне остановиться, и я перестану.
— Ладно.
— Не «ладно», а обещай, что, если хотя бы на секунду засомневаешься, скажешь мне.
— Обещаю.