— Рот закрыла и в комнату ушла! Они и без тебя справятся, — повелительно крикнул отчим и начал стягивать с меня куртку.
Рюкзак упал на пол, но на него мне было уже плевать.
Как загнанный в угол зверь, поняв, что в моём раздевании участвует уже не только отчим, я ударила сначала его по лицу ладонью. Пнула второго в живот и в эту же секунду потеряла ориентир в пространстве.
Хлёсткая пощечина от отчима выбила меня из равновесия. В глазах на секунду потемнело. Выступили слёзы. Но я пыталась прорваться к двери.
— Хули ты с ней церемонишься?! Сам же сказал, что всё можно! — рявкнул тот мужик и рванул на мне толстовку. Треск старой дешевой ткани заполнил узкое пространство прихожей.
Я хотела кричать, звать на помощь, но голос меня не слушался. Всё, что я могла — это только тянуться к ручке двери. Нужно просто её повернуть и попытаться хотя бы выползти отсюда. А дальше только бежать.
Но на моей шее сомкнулись чьи-то пальцы, лишая меня способности сделать хоть малейший вдох.
— Я говорил, что научу тебя быть послушной? Говорил?!
Только после этих слов я поняла, что душил меня отчим. Он то сильнее сжимал пальцы на моей шее, то ослаблял их хватку, позволяя сделать небольшой вдох.
Я не знаю, какие механизмы работали в моей голове, но, по факту, находясь на грани жизни и смерти от рук отчима, отпор я могла давать только тому второму мужику, который с маниакальной настойчивостью пытался расстегнуть на мне джинсы.
Его я пинала и беспощадно царапала. А за руки отчима могла только цепляться и с ужасом смотреть в его глаза.
Похоже, меня блокировал годами въевшийся под кожу страх давать ему отпор. Ведь я помню, что на каждое моё действие он даёт ещё больше жестокости.
Не знаю, чего я ждала и на что надеялась. Наверное, того, что он вспомнит, что когда-то я была маленькой девочкой, которую он сам решил называть своей дочерью. Или того, что он внезапно сжалиться, поняв, что прямо сейчас перегибает.
Но его пьяный абсолютно неадекватный взгляд говорил только о том, что в нём не осталось ничего человеческого.
Это смердящее существо в человеческое плоти. Ничего человеческого в нём уже давно нет и, скорее всего, никогда не было.
— Нет! — крикнула я, насколько могла громко, не имея возможности заполнить легкие воздухом.
Я выгрызу каждому из них кадык, но не дам сотворить с собой всё то, что они вознамерились сделать.
Ногтем и пальцем я влезла отчиму в глаз и надавали так сильно и беспощадно, насколько только смогла.
Лошадиная доза алкоголя в его крови притупляла реакцию, но через несколько секунд он резко отпрянул от меня, накрыв лицо ладонями.
— Сука! — кричал он. — Блядина!