[Благодетель: 3
Грех: 156]
— Не борзей, пацан! — чуть ли не прошипел Касьян, когда Лука проявил столь дерзкое неуважение к своему спасителю.
[Благодетель: 3
Грех: 166]
— А ведь на их месте мог оказаться ты. Если бы не кто? Если бы не я.
[Благодетель: 3
Грех: 176]
Касьян посмотрел в глаза Луки, в которых понемногу лопались капилляры, заливая белок кровью. Не желая больше терпеть столь близкую компанию, он без особых усилий одной рукой оттолкнул подроста, отчего Лука кубарем отлетел и ударился головой об дерево.
— Полегчало? — уже в своём обычном тоне спросил Касьян.
— Есть немного, — ответил Лука, потирая ушибленный затылок и устраиваясь поудобнее под деревом. — У меня уже 176 очков Греха. Значит, я только заработал на их смерти?
Теперь они преспокойно сидели напротив друг друга, и казалось, что конфликт улажен. Лука списывал нервный срыв на экстремальную скорость накопления стресса в сложившихся обстоятельствах, а Касьян уже об этом и не думал.
— Смотря как рассудить, — с лёгкой усмешкой начал объяснять Касьян. — Ты сам себя наказал.
— По десять очков за каждую вспышку гнева?
— Не забывай про коэффициент. Если ты злился на меня и на себя, то за раз будет двадцать. Добавь злобу за несправедливость присвоенной Благодетели — и вот все тридцать.
Ещё толком ничего не успев сделать во второй жизни, Лука уже умудрился с такой лёгкостью неслабо нагрешить, тем самым отдалив себя от всё более заветного вознесения. Касьян, глядя на парня, понимал, что чем больше тот узнаёт, тем меньше в нём становится мотивации и желания бороться. Возможно, это всего лишь очередная душа, которой суждено слепо плыть по течению, бесцельно блуждая по этим землям до окончательной смерти.
— А сколько стоит жизнь?
Лука задал такой вопрос не особо задумываясь над значением слов, в которые решил его облечь, но Касьян не стал заострять на этом внимания, рассказав о цене жизни для системы:
— Жизни разные бывают. Возьмём за пример такого же новичка, как и ты. Сотня. Плюс минус пара очков.
Вспомнив, что за непродолжительный приступ ярости он успел заработать семьдесят, Луке стало как-то не по себе, и единственное, что он мог на это ответить, было: