Свет за горами

– Отца я не видела с четырех лет. Мы с матерью сбежали. Он избивал ее, а она терпела. Потом уговорила его поехать в отпуск, чтобы как у всех, надеялась, что сможет в отпуске наладить нормальную семейную жизнь. А там он в первый же день выпил лишнего, приревновал ее, ну и набросился уже не только на нее, но и на меня. Я маленькая была. Плохо помню. Это мать потом рассказывала, что схватила меня, паспорт, деньги и выбежала из номера в чем была. Той же ночью мы сели на электричку, которая шла дольше всего. Ей было все равно куда, лишь бы подольше ехать. Потом пересели на еще какую-то. И снова сменили поезд. Так мы оказались в незнакомом городе. Мать устроилась воспитательницей в садик. Остригла свои светлые волосы и перекрасилась в брюнетку. Так даже я перестала ее узнавать, не то что кто-то мог случайно заметить на улице, очутись здесь проездом. Мне было строго настрого запрещено разговаривать с любыми людьми и рассказывать откуда мы приехали. Так мы стали жить в Смоленске. От работы ей дали общежитие, рядом с которым был небольшой продуктовый магазин. Там она познакомилась со своим следующим мужем. И мы переехали в его квартиру. Два года спустя родился Борька. Но отчим стал выпивать и однажды поднял на мать руку. Она молча подала на развод и мы снова оказались в общежитии, так и жили втроем. Со временем мать вспомнила, что у нее диплом юриста был когда-то. Сходила на курсы и устроилась в коммерческую фирму. Потом купили свою квартиру. Замуж больше она не шла и я была рада этому. С матерью в детстве ругались, а с Борькой дружили. Потом я выросла и уехала. Все детство провела в страхе, что отец найдет и убьет. Так мать говорила.

– А сама, что думала?

– А сама… Когда маленькая была, надеядась, что он приедет за мной, как герой, в медалях и заберет нас с мамой домой. Борьке обрадуется тоже. Маленькая думала, что мать не права, что сбежала. А потом я выросла и больше о такой ерунде не размышляла.

– Найти, когда выросла, не пыталась.

– Я же в следственном на практике была. Мне там знакомые помогли по базе пробить.

– И что?

– Погиб он. Через три года после того, как мы сбежали. А мать всю жизнь боялась, что найдет и пряталась. Он милиционером был. Пошел на задание и не вернулся. Я потом в отчете прочла. Что лез в самые опасные дела. Поэтому такой конец был предсказуем.

– И ты думала, что если бы мать не сбежала, то все могло бы быть по-другому.

– Думала. И мать обвиняла, пока не выросла.

– А потом что?

– А потом все хорошо. Уехала и забыла это все.

– Забыла, но с братом и матерью не общаешься. И по-твоему это и есть “все хорошо”.

– Со стороны может и не очень выглядит. Но у меня правда все хорошо. Зачем только разоткровенничалась сейчас? Думала, что сама об этом давно забыла. Никому раньше об этом не рассказывала.

– Это все от стресса. День у тебя нелегкий выдался. Что-то срезонировало, может. Какой-то звук напомнил или запах. Что угодно может быть. А может я показался неотразимым? И ты почувствовала, что не сможешь устоять передо мной.

– Скажешь тоже. Ты всегда таким самоуверенным был? Или это отсутствие других представителей человеческой расы убедило тебя в собственной неотразимости?

– Не знаю, но медсестры в клинике считали меня интересным. Белкам здесь я тоже нравлюсь.

– Поздно уже. Тебе пора.

– Я думал ты меня пригласишь остаться. Я же раненый. А у тебя доброе сердце.

– Кто тебе такую ерунду про сердце сказал? Меня разной называли, но доброй меня еще никто не считал.

– У тебя слезы были на глазах, когда про сокола рассказывала. И потом когда перевязывала мне ногу. И потом тоже.