Тэлон

Туше.

— Во все разы.

— Тебя Лукас на это подговорил?

— Нет.

Она подозрительно смотрит на меня, подняв одну бровь.

— Ладно, я — придурок. Я не жалею, что женился на тебе; я хотел извиниться за свои идиотские, вредные комментарии. Не представляю, почему они решили, что я для тебя подходящая пара. Ты заслуживаешь кого-нибудь получше меня. — Я снова протягиваю ей цветы. — Пожалуйста, возьми. Я еще никогда никому не дарил цветы.

Азия снова забирает у меня розы, и я замечаю слезы у нее на глазах.

— Мне раньше никогда не дарили цветы, — тихо говорит она. — И мне не нужен кто-то получше тебя. Ты, конечно, иногда можешь быть настоящей занозой в заднице, и мне частенько хочется заехать тебе по орехам, тут не поспоришь. Но если ты берешь на себя труд быть милым… — голос ее теперь звучит веселее, — ничего лучше и представить себе нельзя, и это — чистейшая правда.

Искренность, с которой Азия это говорит, вызывает во мне отчаянное желание. Желание быть как можно ближе к ней. Быть внутри нее, окунуться в это невероятное чувство близости, которое она воплощает, и которой мне хочется все больше и больше. Она словно загадочный наркотик, медленно одурманивает меня, шаг за шагом заманивает, становится необходима, а это, мне кажется, очень небезопасно. Стоит мне только раз попробовать, и я, наверное, уже никогда не смогу остановиться.

— Почему ты на меня так смотришь? — Прерывает она поток моих разыгравшихся фантазий. — Ты вообще слышал, что я сказала несколько секунд назад?

— Да. Я хочу, чтобы тебе было со мной хорошо.

Протягиваю к ней руку и, обняв за шею, притягиваю девушку к себе и накрываю ее губы своими. Она издает негромкий удивленный возглас и этим заводит меня еще сильнее. Забрав у нее из рук букет, я откладываю его в сторону, не прерывая поцелуй, а затем приподнимаю ее и усаживаю на стол. Азия ногами обвивает мою талию, руками обнимает за шею и льнет ко мне всем телом.

— Что ты делаешь? — шепчет она.

— То, что умею, чтобы тебе было хорошо.

Снова прижимаюсь губами к ее рту, не давая возможности запротестовать. Мне нужно всего лишь несколько минут, просто целовать ее и забыть обо всем на свете. Мне кажется, что каждый раз, когда наши чувства начинают брать над нами верх, мы или просто замираем в страхе, или устраиваем ссору по какой-нибудь бестолковой причине, или я начинаю поддразнивать ее сексуальными комментариями. В этот раз такого не будет.

Я углубляю поцелуй, прижимаюсь к Азии, пока не замечаю, что она расслабилась и поддается мне. Ее пальцы осторожно зарываются в мои волосы, а бедра сжимаются крепче вокруг моих. Губы у нее такие невероятно нежные, и она всегда такая сладкая, я как будто целую конфетку. Я опускаю голову ниже, чтобы прикоснуться к нежной коже на ее шее, сжимаю в кулак ее волосы и легонько тяну за них, чтобы она откинула голову и дала мне возможность прильнуть к ямочке у нее под шеей. Несколько ласковых укусов за плечо, и вот я уже скольжу языком вверх, назад к ее губам. Все ее миниатюрное тело буквально тает у меня в руках, а я всего-то поцеловал ее несколько раз в губы и шею. Если бы только она ослабила оборону хоть немного, уверен, что сумел бы доставить ей массу удовольствия, и она не смогла бы больше удержаться. Я опускаюсь еще чуть-чуть ниже, в V-образный вырез ее рубашки, и одновременно слегка сжимаю в руке ее грудь. В это же мгновение она резко хватает меня за руку и отталкивает.

— Что случилось? — спрашиваю я, пытаясь снова поцеловать ее в губы, но она отворачивается, и я сразу понимаю, в чем дело. Моя Мармеладка чувствует себя неуверенно, так, что даже боится позволить мне прикоснуться к ней, а причина кроется в моих дурацких замечаниях по поводу ее тела. Мне кажется, что она и сама не поняла, что делает, когда оттолкнула меня; это была инстинктивная реакция, неожиданная для нее самой, а это не самый хороший знак.

Лукас был прав. Я успел не на шутку испоганить отношения.

Чтобы избавиться от неловкого молчания и оглушительной гробовой тишины, я снова поднимаю со стола букет лиловых роз.

— Давай поставим цветы в вазу и, может быть, пойдем поужинаем? Аромат из кухни офигенный.