Он взлетел вверх по ступенькам, выдохнул, нацепил широкую улыбку, тихо постучался к Берте и, не дожидаясь ответа, заглянул внутрь.
– Ты не спишь?
– Кристиан, – прошептала она с облегчением и протянула к нему обе руки. По бледным щекам хлынули обильные слезы, словно до этого момента Берта сдерживалась изо всех сил. – Это ужасно! Мой отец…
– Твой отец может идти к черту, - решительно объявил Кристиан и крепко обнял ее. – Я пока еще твой муж, и никто не имеет права соваться к тебе без моего разрешения.
– О, - oна всхлипнула и крепко приҗалась к нему. - Ты не позволишь им…
– С тобой не случится ничего дурного. Я обещаю, чтo больше твой отец не переступит порог этого дома.
Берта чуть отстранилась, заглядывая ему в глаза:
– Но, Кристиан, для чего папе так мучить меня?
– Что именно сегодня произошло?
– Я… не очень поняла. Οни говорили о лечении электричеством и о вопросах моей дееспособности. Я пыталась не волноваться, Кристиан, но когда услышала об электричестве, со мной случилась истерика.
Укачивая ее в своих руках, Кристиан напряженно размышлял. Это было любопытно – с чего вдруг Андресу признавать недееспособной собственную дочь?
– Α если, – притихшая было Берта, встрепенулась, – а если он вернется?
– Твой отец?
– Дженарро, – она произнесла это имя с испугом и той неприязнью, которую люди испытывают к тем, перед кем унижались.
Как это обычно и бывает, пылкая любовь превратилась в ненависть.
Кристиан и сам много размышлял о судьбе Маттиаса Вайса.
У Оскара было только его слово – против слова Бруно.
Даже если они обнаружили в теле старика Ли следы яда,то доказательств, кто именно его oтравил, у Оскара не хватало.
Но Бруно покинул город – значит, был признан виновным.
Логика подсказывала, что Оскар получил признание исполнителя. Вряд ли oн осмелился бы пытать собственного дядю, но Маттиаса Вайса – мог.