— Теперь к цыганам пойдете? — спросила Саша, от которой не укрылось, как встрепенуло его известие о том, что неподалеку стоит табор.
— Обязательно пойду, — согласился он.
Появилась Груня с тарелками, широко улыбнулась Михаилу Алексеевичу и плавно поплыла лебедушкой, кружа вокруг стола.
— А возьмите меня с собой, — попросила Саша, — я и лошадей заодно посмотрю.
— Вы же понимаете, каким путем они в табор попадают?
— Неисповедимым, — хихикнула Саша. — Что же вас так занимает ваше будущее? Оно ведь и так, и так наступит, просто подождите немного.
Михаил Алексеевич не ответил, отвлекшись на кособокие блины, которые принесла Груня.
— А ваша ведьма может найти человека? — спросила Саша, осененная новой идеей.
— Какого человека? — во взгляде Михаила Алексеевича проступила неуютная острота.
— Хорошего человека, лекаря. Исчез и даже весточки не прислал. Как он теперь, где скитается?..
— Нет, это невыносимо, — резко и громко выпалил управляющий, и Саша даже вздрогнула от неожиданности. — Совершенно невыносимо есть такую дрянь! Простите меня, Александра Александра, мне срочно необходимо поговорить с этим Семеновичем. За что он нас так ненавидит?..
И он вскочил на ноги так порывисто, что едва не опрокинул чашку.
— Ух, разве что молниями не разит, — Груня восхищенно смотрела ему вслед.
— И что тебе в нем только глянулось?
— Сашенька Александровна, миленькая, — выдохнула Груня, прижав руки к груди, — его же обласкать хочется, утешить неприкаянного. Он ведь как неубранные колоски пшеницы под снегом — пропадает понапрасну. Уж я бы его, голубчика, отогрела.
— Только не опали беднягу этаким жаром, — усмехнулась Саша, которой отчего-то стало неприятно от этого признания.
Груня перевела взгляд с давно опустевшего дверного проема, вздохнула мечтательно, посмотрела на Сашу и нахмурилась.
— Вы бы оделись, Саша Александровна, — обронила она почти умоляюще. Груня мнила себя столичной модницей и всегда приносила с базара дивные новости из дворца императрицы. По ее словам, там творилось несусветное: то мужчины переодевались в женщин, а женщины в мужчин, то в дамские прически втыкали фрегаты и ветряные мельницы. «Походишь с таким полдня — и мечтаешь, поди, чтобы тебе вообще эту голову отрубили», — завистливо шептала Груня.
Она стоически перенесла переезд в деревню лишь потому, что надеялась быть просватанной за управляющего и начать жить собственным домом.
Саша с достоинством одернула безрукавку, щедро расшитую красными узорами.