– Она так просто от этого Мирона не отстанет. Уж очень сильно он ее своей загадочностью цепляет, – вздохнула в трубку Сонька, когда позже вечером, отмокая в ванной с пеной, я ей набрала пожаловаться на свое дурацкое положение.
– А кого он не цепляет? Но, блин! – возмущенно долбанула я ладошкой по воде, получив “заряд” пены в рот.
Фу. Бе.
– Да ладно тебе, все не так уж и плохо!
– В смысле, не так уж и плохо, Соня? Я не ассистентка! Я не принеси-подай! Я журналистка, черт побери! И училась на журналистку, а не прислуживать большим шишкам в облегающих юбках. Да и юбок у меня нет!
– Значит, придется обзавестись.
– Ты совсем меня не слышишь, да?
– Почему же, слышу. Просто трагедии в этом большой не вижу.
– Я буду шпионить. Моя совесть будет есть меня поедом.
– А ты ее задуши.
– Не получается.
– Совина, ты журналистка, у тебя вообще не должно быть совести! – шикнула на меня Сонька.
– Значит, я неправильная журналистка! – буркнула я в ответ, заползая в теплую воду по самый подбородок.
Вот странная штука, на улице первое июня, плюс тридцать, а я замерзнуть умудрилась, пока домой шла. Меня конкретно подколачивало изнутри. А ближе к дому уже зуб на зуб не попадал. Наверное, тоже нервное.
Вообще вокруг все одно нервное.
– Поработаешь месяцок, нароешь своей Эллочке-стервочке компромат, раскопаешь эту дурацкую “семейную тайну” Троицких и уволишься. Получишь премию и уедешь куда-нибудь к морюшку, нервишки подлечить.
– Ты сама-то в это веришь?
– Гы, – услышала я многозначительное в ответ.
– То-то и оно. И вообще это подло! Бить исподтишка и лезть в чужие трусы.
– А ты в трусы ему не лезь. Не обязательно с ним спать, – ухмыльнулась лучшая подруга.