Ох, как проходящие мимо дамочки на него засматриваются…
Но он мой! Весь только-только мой!
Разгоняясь, я с разбегу влетаю в раскрытые объятия отца, крепко обнимая его за шею. Повисая на нем, как в детстве. Обезьянкой. Чувствую, как ноги отрываются от пола и папа смеется, кружа меня и бормоча:
— Ну, ты даешь, Юлька! Вот это сюрприз, а я уже и не надеялся, что ты про меня вспомнишь, думал, придется самому к тебе лететь на праздники.
— Ну, о чем ты говоришь, пап. Всегда помню! — пламенно уверяю, чмокая родителя в щеку. — Ты же знаешь, какой у нас строгий режим в академии. То занятия, то тренировки, времени свободного нет. Хотя кому я рассказываю, у тебя на фирме тоже вечный завал.
— Вечный завал — это точно. Тут вот опять фирма подрядчика отчебучила, судиться с ними будем. Но это ерунда, — ставит меня на ноги папа и, вручив герберы, треплет по макушке. — Устала? — забирает у меня рюкзак и, приобняв за плечи, ведет на выход из здания аэропорта.
— Самую малость.
— Не пожалела еще, что подалась в балет?
— Нет, конечно. Тяжело бывает, да, но я чувствую, что это мое. На прошлой неделе вот начали готовиться к практике. Весной ее будем проходить. Будем ставить балет на сцене Мариинки, представляешь? — поднимаю взгляд снизу вверх. Папа улыбается, отчего вокруг глаз бегут едва заметные лучики-морщинки, которые главного в моей жизни мужчину совершенно не портят. Наоборот — добавляют солидности.
— Надеюсь, родители молодых дарований приглашены?
— В первые же ряды!
Папа смеется, а у меня сердце радостно приплясывает. Люблю, когда он в хорошем настроении. Он у меня еще слишком молод и слишком хорош собой, чтобы ходить хмурым и понурым. Иногда мне кажется, что после смерти мамы я его единственная отдушина. Поэтому решение улететь в Питер далось мне тяжело. Хоть он никогда этого и не показывал, но мой отъезд дался папе непросто. Я знаю. Чувствую.
Два года назад наш большой загородный дом резко опустел. Мамы не стало как раз в тот год, когда я закончила школу. Фатальное стечение обстоятельств — нелепое ДТП. Врачи боролись до последнего. Папа был готов на все. В том числе и увезти ее в любую клинику любой точки мира. Но, увы, чуда не случилось, а деньги оказались не всесильны.
Папа очень ее любил. Свою Элю — Элеонору. Безумно просто. И, предполагаю, что до сих пор любит. Может, конечно, в его жизни и есть сейчас женщина, но мне он об этом никогда не говорил и подобные темы со мной не заводил. Для меня потеря мамы тоже стала переломным моментом. И хоть ближе я с детства была с отцом, но уход родного человека заставил меня резко повзрослеть. А так как я была единственным ребенком у родителей, то сама того до конца не осознавая, я чувствовала на себе обязанность заботиться об отце, который со своим страшным трудоголизмом и огромным бизнесом частенько забывал обо всем на свете. Включая сон и еду.
— Соскучился по тебе жутко, малышка. Планирую все праздничные выходные торчать дома и надоедать тебе своим присутствием, — уверяет папа, открывая и придерживая для меня дверь.
— Я тоже, пап, — подмигиваю. — Я тоже…
Утро в столице всегда знаменуется километровыми пробками. Будь это будний день или выходной — не важно. Заторы на дорогах уже как визитная карточка Москвы.
Вот и мы в одну такую «визитную карточку» плотно «встряли». Благо, пред этим успели заскочить в авто-кафе и набрать целый пакет вредностей, которые я с упоением и уминала за обе щеки под насмешливо-неодобрительный взгляд отца.
— Увидели бы тебя сейчас твои преподаватели, Юлька, получила бы по самое не балуй за срыв диеты.
— Когда ее еще срывать, если не на праздники? — пожимаю я плечами, пихая в рот картошку фри. — Хочешь? — тяну бумажный пакетик.