Мама для Одуванчика

22
18
20
22
24
26
28
30

Я смеюсь, а Варя же только смущенно улыбается и прижимается ко мне. И даже не верится, что наконец-то, за столько дней я могу немного выдохнуть…

Никуда ее больше не отпущу.

Эпилог

— Та-а-ак, еще чуть-чуть, еще маленько… — бубню себе под нос и усердно тянусь с крючком, уже опасно привстав на носочки. Мастерски лавируя своим пузатым тельцем, стоя на последней ступеньке стремянки. Кусаю губу с непоколебимой верою в себя и в то, что вот-вот! Еще пара сантиметров, и достану… Еще капельку моей гибкости беременного бегемотика, и я повешу эту тяжеленную шторину туда, где она должна была уже месяц как висеть. И ведь у меня даже получилось. Я была так близка к цели, когда услышала:

— Варя! — грозный рык мужа за спиной, отчего я чуть ли не подпрыгиваю вместе с несчастной скрипнувшей лестницей и, честное слово, потеряв равновесие, лечу пятой точкой на пол.

— У-у-упс! — успеваю только взвизгнуть, как меня подхватывают крепкие руки любимого. Который, сверкая своими стальными глазищами, смотрит на меня, сжимая и разжимая губы.

— Варвара!

— Влад, — выгибаю удивленно бровь, бросая взгляд на настенные часы. — А ты… как?

— Как-как! Как чувствовал, что ты не дождешься меня и полезешь на эту стремянку чертову! — злится мой любимый Романовский, скрежеща зубами. — Вот сдались тебе эти шторы, Варя! Ну, неужели… — что-то еще там бурчит мой муж, а я сижу у него на руках и, как дурочка, улыбаюсь, беззаботно болтая ногами. А потом и вообще наклоняюсь и целую. Легкий чмок в любимые горячие губы — и полная потеря мужчины в пространстве.

— Что ты…

— Я соскучилась, — подмигиваю, когда Влад растерянно замолкает и смотрит на меня, недовольно хмуря брови.

— Нет, правда, так сложно меня послушаться? — вздыхает мой мужчина и ставит меня на ноги. Правда далеко от себя не отпускает, укладывая ладони на внушительный животик. — Ты там чуть не убилась же, Варь. Тебе в твоем положении не то, что нельзя по лестницам скакать, вообще нельзя делать лишних телодвижений.

— Ну конечно, — посмеиваюсь, поправляя сбившийся воротник на белой рубашке мужа, — давай я закину ножки на диван и буду тюленчиком. Тем более габариты соответствуют.

— Было бы неплохо. По крайней мере, я, улетая в рейс, был бы уверен, что ты не убьешься, занимаясь экспресс-перепланировкой дома!

— Я тебя люблю, — перебиваю своего ворчуна и обхватываю ладошками его колючие щеки. Тянусь с еще одним, очередным поцелуем, понимая, как же я ужасно соскучилась по нему за эту неделю!

— Ну, и как с тобой вообще ругаться? Как, Варь?

— А не надо со мной ругаться! Меня надо любить, носить на руках, обнимать, целовать и баловать вкусняшками. Кстати, ты привез мне мой дуриан?

— Кто-то сказал: дуриан? — слышится возглас дочурки за нашими спинами, и мы, как по команде, оборачиваемся.

— Именно, — улыбаюсь во все тридцать два и слышу протяжный и тяжелый вздох семейства.

— Мама Варя, может не надо… — машет головой Аська, складывая руки на груди. — Кстати, привет, пап.