– Зато люди у вас тут точно св… – проглатываю грубость, – своеобразные.
– Езжай-ка ты домой, принцесса. Пока шею свою лебединую ненароком не свернула.
– Вот Михаил Русланович вернется, тогда и поеду. Но сначала пожалуюсь ему на всех вас. Руководство должно знать, какое у него в подчинении зверье водится.
– Ты говори, да не заговаривайся.
– А то что? – фыркаю я.
Мужлан Мишаня останавливается посреди поля. Тормозит так резко, что у меня дыхание перехватывает. Ну все, щас добьет твою жопу многострадальную, Милка. Ка-а-ак резко киданет в кусты…
Но дикарь наоборот, крепче сжимает свои волосатые ручищи у меня на талии и бросает убийственно спокойный взгляд, угрожающе пробасив:
– А то народ у нас в деревне мстительный. Разберут твою “тапочку” на трофеи, и будешь тридцать километров по бездорожью до трассы на своих двоих чесать, и дальше до Москвы автостопом. Ясно-понятно?
– Ясно, – шиплю сквозь зубы. – Понятно.
Дикарь возобновляет шаг. Впереди уже виднеется забор и виляющий за забором хвостом “Бетховен”. Пожалуй, эта псина – единственное живое существо, которое хоть немного, но радо меня в этой деревне видеть. Вот с ним и буду дружить!
– А про отъезд я серьезно говорю, – басит Миша. – Нечего тебе Румянцева ждать. Не станет он с тобой разговаривать. Уезжай.
– Не уеду.
– Какая вредная баба!
– Бабы у вас на деревне с ведрами ходят. А я девушка!
Дикарь хмыкает, пряча улыбку в своей густой бороде. Пинает ногой калитку, занося меня на территорию Румянцевского участка, издевательски посмеиваясь, спрашивает:
– Девушка. Парень-то есть, девушка?
– А вам какая разница? – щурюсь.
– Посочувствовать ему хочу. Достанется же такая…
– Знаете что, Миша! – возмущенно втягиваю я носом воздух.
– Что?