— А что вы имели в виду? — Инга продолжила кривляться. — Ладно, черт с ним, с первым разом. Потом-то вы были трезвый. На совещании, например. Чудесно же провели время, а, Павел Валерьевич. Вам понравился Никлаус Вирт, проект «Оберон»?
Паша молчал. У него не было ответов. Он даже самому себе не мог ответить — зачем он сюда пришел.
— Что же вы молчите, Павел Валерьевич? — продолжила Инга вдруг другим, совершенно тихим и горьким как желчь тоном. — Было приятно, а? Или хоть смешно? Вот на совещания тогда, а? Смешно же было. Верховный канцлер Вирт, очуметь как смешно! — тут она задохнулось своими словами и зажала рот рукой. На бледных щеках начал разгораться румянец. Инга смотрела на него поверх ладони. А потом отняла от лица руки. — Уходите. Зачем вы пришли? Уходите. Проваливайте к черту!
И снова уткнулась в ладони. Все бездну сотворенного им безобразия Паша понял в эту минуту. Когда она стояла, закрыв лицо руками, и повторяла в них глухо: «Уходите. Пожалуйста, уходите, прошу вас».
Каток ты, Паша. Подлый и асфальтоукладочный. И девочку ты раскатал в плоскость. Попробуй, верни ее теперь обратно в трехмерный мир.
Он уже видел ее спину. А своей он ей не покажет. Паша сделал шаг вперед. И обнял Ингу.
Прижал ее голову к своему плечу, обхватил двумя руками. Так, как надо было делать тогда, у памятника покорителям космоса. Если б он так сделал тогда, возможно, не было бы сейчас столько боли в темных глазах и столько горькой желчи в голосе.
Инга замерла в его руках. Кажется, даже дышать перестала. А он осторожно погладил ее по голове. Обалдеть, какие у нее мягкие волосы. Наверное, у детей такие. Паша привык к своим, жестким. У Алены тоже от постоянного окрашивания были довольно жесткие. А у Инги — мягкие, как пух. И совсем тонкая спина под ладонью другой руки.
Слова вырвались сами собой. Их Паша не ждал от себя. Он их не планировал произносить.
— Прости меня.
Эти вырвавшиеся слова удивили его. А уж как они удивили Ингу. И слова, и его действия.
— Что… что вы делаете, Павел… Валерьевич?.. — почему-то шепотом спросила она ему в плечо.
Ах, если бы он сам знал. Инга подняла к нему лицо с огромными от изумления глазами. И через секунду получила ответ на свой вопрос.
Паша ее поцеловал.
От нее почему-то совсем не пахло табаком. У нее почему-то мягкие и сухие губы. У этой девчонки с язвительным языком и острыми как бритва мозгами почему-то мягкое все. И волосы, и губы, и щека.
Он не знал, зачем ее поцеловал. Зачем коснулся сухих теплых губ своими. И уже тем более не было ответа, зачем он раздвинул ее губы языком. Зачем скользнул языком внутрь и начал аккуратно гладить ее там. Когда коснулся ее языка своим и… и вдруг… вдруг это касание стало взаимным… не только он, но и его… в голове загудел какой-то колокол.
А когда почувствовал ее пальцы на своей шее, ощутил, как они зарываются в его волосы — тогда гул стих и на смену ему пришло абсолютно иррациональное и совершенно неправильно чувство правильности происходящего. Поэтому поцелуй долго не кончался.
А когда губы все же разъединились, то Паша посчитал нужным ответить на заданный ему черт знает сколько времен назад вопрос.
— Я тебя целую.
— А… зачем?
ebooksa