Илье оставалось только махнуть рукой. С нотами. «Квартет для фортепиано и струнных» занял положенное ему место на столе, а Илья достал из нагрудного кармана пиджака платок. Глубоко вдохнул, набирая полную грудь воздуха – и выдохнул на след женских – ой, да он вообще не хочет знать чьих! – ягодиц на крышке рояля. И принялся методично протирать, приговаривая: «Простите идиота, Модест Ильич». Закончив ликвидировать акт вандализма в отношении Модеста Ильича, выпрямился и соизволил предъявить гостю ультиматум.
– Я пойду на кухню. Выпью чего-нибудь… – подумал и добавил: – Молока. Холодного. И буду способен говорить. Но одно скажу тебе сейчас.
Выдохнуть. Вдохнуть и еще раз выдохнуть медленно. Главное – не орать. Пиано и пианиссимо гораздо эффектнее и точнее, чем форте и фортиссимо. И абсолютно отцовым тоном произнес:
– Никогда ни при каких обстоятельствах не трогай мой рояль!
На кухне уединиться не получилось. Едва Илья открыл холодильник, за спиной послышалась шаги.
– Ну ладно, ладно, не буду, – раздался знакомый басок. Невероятно, как можно говорить таким низким голосом и петь – таким высоким. – Ты сам вчера ничего про рояль не говорил! Только про собаку!
Не веря своим ушам, Илья обернулся с бутылкой молока в руке. А Ваня продолжил свои оправдания. Достоверности им добавляло то, что Сатурн сидел у него на руках.
– Ну вот я и выполнял твою просьбу. А где прикажешь? Он вообще из спальни уходить не хотел. – Шпиц преданно лизнул Ваньку в щеку, и тот рассмеялся. А потом снова придал лицу виноватое и даже страдальческое выражение. – Ну вот… а рояль оказался самое оно и вообще… короче… в общем… ну… ты не переживай, мы по-быстрому, и она убежала. Она твоей собаке не понравилась, и он все время под дверью сидел и гавкал, пока мы… ну… сам понимаешь. Это не собака, а полиция нравов. А рояль твой я сам протру.
И смех и грех. Все, вспышка гнева окончательно рассеялась, словно и не было ее, оставив после себя легкое чувство неловкости – прежде всего на себя – что так вспылил.
– Не смей! – все же попытался придать голосу строгости. Закрыл дверь холодильника и с изумлением обнаружил, что достал отнюдь не молоко. Это вообще не его бутылка. Вероятно, Ванина. Очевидно, спиртное.
Ноги наконец запросили пощады. И Илья опустился на стул. Посмотрел задумчиво на бутылку в своей руке. На треть всего опустошена. Видимо, не до мартини людям было. Хмыкнул.
– Какие еще поверхности в моей квартире вы ис… освятили своей любовью?
– Никаких! – Иван опустил Сатурна на пол, и тот тут же засеменил к своей миске. А Ваня продолжил с энтузиазмом: – Вон, кровать твоя нетронутая. Собака отличная! Рояль играет офигенно – я пробовал! Ой, прости! – заметив, как Илья нахмурил брови. – В общем, все отлично у тебя!
Ну и как на Ивана Тобольцева сердиться? Да и на сестру его тоже сердиться не получается. Тоскливо просто. Очень.
Отвинтил крышку, понюхал. А ничего так пахнет, не противно. Завинтил. И вспомнил про свой долг гостеприимного хозяина.
– Я рад, что тебе у меня понравилось. Чай будешь?
– Буду, – тут же с готовностью согласился Ваня и добавил: – Я пойду это… там виноград подберу. Ну… я уже говорил, твоей собаке девчонка не очень понравилась. Сатурн залаял, она испугалась, все из рук у нее посыпалось… Как же ты сюда девчонок-то водишь? С таким сторожевым псом?
Илья даже дыхание задержал. Невольно Иван затронул тему, которая была для Ильи очень… непростой. Кто-то сегодня на его рояле девушку… ну, скажем обтекаемо… целовал. А Илью за всю его жизнь целовали три женщины. Мать и две бабушки.
– Предпочитаю встречаться на чужой территории! – он старался, чтобы ответ прозвучал невозмутимо. Поставил наконец бутылку на стол и полез в шкафчик за чаем.
– А-а-а, – судя по тому, как это было произнесено, тон Ильи оказался для Вани вполне убедителен. – Да я тоже, но обычно у другой стороны тоже проблемы с местом. Так что порой приходится к себе. А вот Танька никогда никого домой не водила еще, это я точно знаю. У нее всегда чужая территория.