Времена года

22
18
20
22
24
26
28
30

За стеклянными дверями офисного центра было темное поздневечернее небо, огни многочисленных фонарей и ярко освещенный и оттого светлый почти до белого асфальт. Декабрьский вечер вступил в свои права. Майя развернулась и откинула с лица заброшенную туда ветром прядь волос. Надо прощаться. И шапку забрать.

Шапку ей вернули. Прямо на голову. Аккуратно надели, мимолетно коснувшись твердыми прохладными пальцами скул. Он наклонил голову набок, разглядывая результат своих действий. Едва заметно кивнул – удовлетворенно.

– Вы очень смелая девушка, Майя. И ваша цыганочка была исполнена почти так же хорошо, как и Вивальди.

Смелая девушка несколько секунд стояла, приоткрыв рот. А потом тихо выдохнула: «До свидания» – и почти бегом бросилась в сторону метро, едва не обронив при этом скрипичный футляр.

* * *

Декабрь – всегда немного сумасшедший месяц. Конец года. Выполнение плана. Итоговые совещания. Илья не успевал. Четко распределяя фронт работ между заместителями, все равно – не успевал. Дни сменяли друг друга со скоростью света. Лечь поздно вечером, выключая прикроватный светильник, встать в шесть утра на звук будильника. Это были опознавательные флажки смены дня и ночи. Надо все успеть до Нового года. А выспится в Сочи. Илья был в этом уверен.

И все же выбрал один день, чтобы покинуть офис пораньше. Иногда дома работалось лучше, чем в кабинете бизнесцентра.

* * *

Гаденыш был сегодня в ударе. В самом настоящем гаденышевом ударе. Сначала он уткнулся в свой айфон, никак не реагируя на попытки Майи объяснить хоть что-то про доли. Потом, когда она попыталась надавить на его несуществующую сознательность, опрокинул стакан с соком на нотную тетрадь и на Майю. Крики-вопли, явление домработницы и маменьки. Когда-то во время всей этой суеты он успел разрезать ее нотную папку – но это Майя заметила гораздо позже. Тогда же, когда и испорченный рукав пальто. А в тот момент она сдалась, молча сделала домашнюю работу по сольфеджио за избалованного десятилетку и в который раз поклялась себе, что приходит сюда в последний раз, – нервов Майя здесь оставляет гораздо больше, чем получает денег.

Порезанный рукав она обнаружила уже за дверью. Выругалась сквозь зубы, но не звонить же обратно – что предъявишь? Родители мальчишки ни за что не поверят, что это их солнышко так порезвилось. Настроение упало на одно деление, пока Майя разглядывала неровный разрез на пальто. Малолетний отморозок, вот он кто. Нет, все, ни ногой больше сюда! Идея подработать на репетиторстве оказалась провальной. Или это ее фирменное Майское везение?

То, что от избалованного ребенка пострадала еще и нотная папка, Майя поняла только на улице. Когда вдруг почувствовала, что в руке очень легкая ноша. Причина стала ясна тут же – длинный и тоже неровный разрез. Через который уже успело выпасть все содержимое папки. Вот черт! Хорошо, что отошла недалеко от дома, где жил Гаденыш. Надо просто вернуться по своим следам.

Майя обернулась, чтобы увидеть, как в пяти метрах от нее на ее собственную нотную тетрадь паркуется большой черный автомобиль. Он и стал каплей – огромной темной каплей, вобравшей в себя все: усталость, обиду, облитую соком блузку, испорченное пальто, гадкую улыбку ребенка, уверенного в своей безнаказанности. Майя почувствовала себя героиней всех романов всех Бронте одновременно. И кинулась к машине.

Удары ладони по черному гладкому корпусу получались громкие. По крайней мере, владелец авто на них среагировал быстро. Дверь со стороны водителя распахнулась, и из автомобиля показалась высокая мужская фигура в темном пальто.

– Майя?!

Совершенно того не желая, она думала о нем каждый вечер с той встречи. Все десять дней. Все десять вечеров. Зажимала в руке уже порядком помятую визитную карточку – даже элитного качества картон не выдерживал такого обращения – и вспоминала. Широкие плечи в темном пиджаке. Внимательный взгляд. Едва уловимый горьковатый аромат парфюма. Твердые прохладные пальцы на ее скулах. «Я помню».

Помнила и она. И все примеривала к нему имя. Илья. И-лья. Иль-я. Не подходило никак. И это почему-то раздражало.

И теперь вот вам – пожалуйста. Словно материализовался из ее десяти ежевечерних мыслей.

– Это опять вы?!

– В общем-то, такой вопрос могу задать и я. Вы закончили со скрипкой и осваиваете ударные? – он указал взглядом на ее ладонь на крышке багажника.

Мало того что не давал покоя в мыслях десять вечеров, так еще и теперь… добил.

– Там мои ноты!!! – она со всей силы пнула автомобильную шину. – МОИ НОТЫ! А вы на них… колесом! Вы меня преследуете!

Она добилась того, что у него от удивления округлились глаза. Но тут Майе стало все равно. Она чувствовала себя и героиней всех самых жалостливых романов Диккенса заодно. Всеми обиженной и очень-очень несчастной. И очень-очень уставшей вдруг.