Виленский смотрел на Путеева и за его спиной ему виделась тень Ирэн, но не той, которую он знал, а этой новой Ирэн, рядом с которой становились возможны самые невероятные вещи. Вот и этот доктор, без титульный дворянин, попав под шлейф этой неведомой силы, исходящей от Ирэн, уверен, что его любовь возможна, и самую богатую невесту Стоглавой ему отдадут в жёны, как только Виленский от неё откажется.
Барон вспомнил письмо от Анны Александровны, в котором она просила его отказаться от их помолвки. И теперь он понимал почему. Но прежде, чем обещать что-то Путееву, он решил всё-таки переговорить с Анной, чтобы быть уверенным, что не привнесёт в жизнь девушки ненужные ошибки.
— Я услышал вас, Николай Ворсович, и готов поддержать вашу просьбу, но мне надо поговорить с Анной Александровной, узнать её мнение. Как только она подтвердит своё желание, я откажусь от помолвки, — пообещал Виленский Путееву, а про себя подумал:
— Тем более, что у меня теперь точно другие планы.
Окрылённый Путеев поблагодарил Виленского и уже собирался покинуть гостеприимный дом Картузова, но барону хотелось побольше узнать об изобретениях и новых методиках и в результате мужчины засиделись допоздна, к ним ещё присоединился граф Забела и Иван Иванович. Разговор плавно перетёк в ужин и усталый Путеев, который два дня ехал, плохо спал, перенервничал, выпив пару бокалов вина, банально уснул на диване в гостиной.
А вот враги не спали этой ночью, как не спал и Павел Овчинников, который обещал прийти свой зазнобе, он собирался сделать ей предложение, чтобы как у людей, честь по чести, но его не выпускал Никодим. Но дело молодое, Батыра не было, некому было патрулировать периметр, а Павел знал, как можно пробраться мимо охраны, и всё-таки выбрался. Было уже темно и, насвистывая, довольный собой, любитель вдовушек пошёл в сторону Отрады.
Часть дороги проходила через лес. Небольшой кусок леса «выходил» к дороге, а уже дальше лес уступал пространство полям. Вот на этом куске дороги и поджидали Пашу лихие люди. Сначала он не понял, что произошло. В полной тишине, словно спелые груши с дерева посыпались люди, первых двух ювелир встретил своими пудовыми кулаками, но на него навалились толпой человек шесть, накинули мешок на голову, повалили на землю и быстро обездвижили. Павел и в таком состоянии пытался сопротивляться, всё-таки он был богатырского телосложения, но удар по голове чем-то твёрдым отправил Павла в беспамятство.
Очнулся Паша в маленькой тёмной комнате, оконце было, но под самым потолком и малюсенькое. Судя по свету, проходившему в это отверстие, утро уже наступило. Руки и ноги Павла были связаны и сильно затекли, он практически не чувствовал рук. Попытался размять, кисти начали болеть, что очень обрадовало мужчину. Руки — это его инструмент, ему никак нельзя его потерять, и обрадованный успехом Павел продолжил сжимать и разжимать кулаки и сгибать пальцы. Ему даже стало казаться, что веревки на руках немного ослабли. Сильно болела голова, но не изнутри, а будто на затылке была шишка. В остальном Павел был почти цел. Он решил пока не звать никого, кто бы там ни был, а попробовать ослабить верёвки настолько, чтобы суметь освободить руки.
А в поместье Лопатиных вместе со старостой Отрады приехала молодая, красивая, немного полная женщина.
Пелагея позвала Ирэн. Ирэн прибежала на кухню, увидела Емелю, женщину рядом с ним и сразу поняла, что-то случилось. Емеля и женщина встали и поклонились.
— Вот, барыня, — Емеля указал на женщину, — енто Варвара, она с вашим Павлом шашни крутить.
Женщина возмущённо вскинулась, но Емеля цыкнул:
— Цыть, ежели б в храм пошли, а то ночами словно тати встречаются.
И женщина снова опустила голову.
Емеля тронул рукой Варвару:
— Ну чаво встала, давай сказывай, барыне некогда
Оказалось, что это к ней каждую ночь ходил Павел, и сегодня он обязательно должен был прийти и не пришёл. На этих словах женщина заплакала.
А староста сказал:
— Прибежала ко мне с утра, голосит, я ей говорю, мало ли что, может занят, а она…
И уже обращаясь к Варваре: