– У нее небольшое сотрясение. Ей нужен сон, а лекарство, которое я ей дал, поможет прийти в себя. Идемте, пусть отдыхает. Она точно не проснется еще несколько часов.
Мы выходим в коридор, Ханна направляется в свою спальню.
– Мне надо переодеться. Увидимся позже.
Мы с Эйденом спускаемся на второй этаж и идем прямиком к моргу. В левом углу помещения прикрученный к полу металлический стул, к которому сейчас привязан пленник, его ноги и руки надежно зафиксированы, чтобы он лишний раз не дергался. Раньше, если требовалось, мы проводили допросы в лаборатории Эйдена, в одной из камер. Но после того, как там поселились девушки, это стало невозможным. Пришлось импровизировать.
С тех пор, как я видел пленника в последний раз, выглядеть он стал еще хуже: один глаз заплыл и не открывается, второй налился кровью, нос сломан, а на подбородке и скулах через слой запекшейся крови проглядывают синяки. От того, как он болезненно морщится, мне становится понятно, что Макс успел сломать ему пару ребер. Я вопросительно поднимаю брови и смотрю на Дэна. Он качает головой и говорит:
– Пока мы слышали от него только ругательства, и те не особо разнообразные.
Я подхожу к парню и смотрю на месиво, которым стало его лицо. Меня злит один только его вид. Он причинил вред Клэр. Только за это я готов его убить. Эта мысль столь внезапна, что я не знаю, как реагировать на нее. Неужели, за столь короткий срок эта девушка стала мне настолько дорога, что я готов за нее убивать?! И я понимаю, да, готов. Рука так и чешется, взять пистолет и прострелить ему башку, чтобы мозги разлетелись по стене.
Наклоняюсь к его лицу и произношу холодным от ярости голосом:
– Вот как мы поступим. Ты рассказываешь нам все про вашу долбанную секту, про то, где нам искать Фрэнка и где ваша новая база. Иначе, я отрежу тебе то, что делает тебя мужиком, и засуну тебя в холодильник, где ты в скором времени сдохнешь! Выбирай!
– Пошел ты, ублюдок! – с ненавистью говорит он мне.
– Ладно.
Оглядываюсь на братьев, которые с невозмутимыми лицами стоят за моей спиной. Затем разворачиваюсь, беру нож и вспарываю джинсы пленника от колена до паха, проводя острым лезвием по внутренней стороне бедра, давлю не сильно, но сталь настолько острая, что царапает кожу до крови. Единственный открытый глаз расширяется от страха, дыхание учащается, но он молчит. Повторяю процедуру с другой ногой. Здесь давлю чуть сильнее, но не до такой степени, чтобы случайно повредить артерию. Я уже не желаю ему быстрой смерти. Кровь бежит сильнее, и он по-настоящему напрягается, когда нож упирается ему в самое важное для мужчины место.
– Будешь говорить? – уточняю на всякий случай.
Он, хоть и боится, но сквозь зубы шипит ругательства. Ладно, попробуем по-другому. Вспарываю его штаны до конца и только подношу нож, чтобы сделать то же самое с трусами, он кричит:
– Стой! Ладно! Я все расскажу! Только убери чертов нож!
Отхожу в сторону, предоставляя место Джону. Он у нас мастер задавать вопросы. А я продолжаю поигрывать ножом, чтобы сектант не расслаблялся. Он неотрывно наблюдает за лезвием.
– Рассказывай! – жестко требует Джон.
И парень заливается соловьем. Рассказывает все, что нам требуется. На это уходят следующие полчаса. Он умоляет отпустить его, но мы с братьями просто разворачиваемся и уходим, оставляя пленника одного.
– Он многое нам рассказал, но, думаю, нельзя безоговорочно верить каждому его слову. Надо проверить информацию. И нужно разработать план. – говорит Джон, как только мы выходим из морга, все согласно кивают. – Уже поздно. Отправляйтесь спать. Завтра утром решим, что делать дальше.
– А как быть с ним? – Дэн кивает в сторону морга. – Убрать?