Змеиная гора

22
18
20
22
24
26
28
30

– Убого звучит, да и, извини, Александр, ни черта не работает! Где рязанские князья, где муромские защитники и куда делись все остальные? Где их мудрость, их сила и воля? Канули, сгинули в страстях да обидах. Рабу все едино. Кто бы ни был хозяином, лишь бы бил поменьше да не драл три шкуры.

– Ты ведь тоже как князь, Коварь! И землю взять хочешь, и торговые дела строишь. И армия у тебя.

– Но я не рабовладелец! Все, кто пришел в эту крепость, стали свободными. Я никого не заставляю работать, я никого не держу в цепях, кроме отпетых негодяев и преступников. Каждый человек, каждый ремесленник и мастер трудится во благо своей семьи. Что бы он ни делал, тачал ли сапоги, тесал ли бревно, ковал железо, он получает доход, плату. Он строит общий дом, построив свой собственный, и ему есть что терять. Его дети в сытости да в уходе, под присмотром учителей, подрастая, перенимают мастерство предков. Кто ратное, кто рукодельное, и с них не берут десятину.

Да, это моя крепость! Я задумал ее построить. И люди пришли под защиту этих стен. Я дал им технологии и умения, научил с большей выгодой использовать то, что им принадлежит по праву. И вот за это они встали под щиты! За этот образ жизни, который я им предложил, они готовы драться с оружием в руках. А рабы за своего господина не дерутся. Вот поэтому все прочие города падут. Все прочие крепости откроют ворота.

– Но тебе одному не устоять против великой степи!

– Да ты прав, мне одному не устоять, если я буду продолжать биться только силой оружия. Сейчас, пригласив послов ордынских, я намерен отстоять всего лишь свой образ жизни. Свою маленькую коммуну и крепость в окружении вражеских войск. И коль скоро мне это удастся, я стану словно зачаток неизлечимой чумы! Я стану свирепой болезнью, которая с неимоверной скоростью расползется по всем землям, и настанет время, когда с ней уже невозможно будет спорить и бороться! Все, даже ордынские ханы, захотят получить такой успех, захотят быть лидерами свободных людей, а не рабов.

Я говорил все это молодому и любознательному княжескому отпрыску, а сам не верил во все, что только что сказал. Не будет этой утопии, не будет этого рая на земле. Всегда найдется хозяин и раб, всегда будет человек зависимый и угнетенный. Не здесь, так в других землях. Да и здесь, коль меня не станет, пропадет и все то, что я принес из другого мира. Ведь и в моем времени нет этой свободы. Рабство просто изменило форму, сменило маску, но все равно осталось рабством. Под лозунгом демократии, социализма, коммунизма, диктатуры мы все равно остаемся лишь винтиками в большом механизме государственной машины. Я обманываю сам себя. Говорю о розовой мечте, которой, по всему видно, никогда не суждено будет сбыться. Но пусть зернышки этой мечты засядут в благодатной почве возбужденного юношеского сознания, будут как зыбкая основа его собственных будущих мыслей о судьбе государства, каким бы оно ни было, после всего, что сейчас с нами происходит.

А мне, признаться, приятно быть в роли злобного искусителя, который, имея на руках золото и серебро, манипулирует жадными и дикими ордынцами. Как бы я ни старался, в конечном счете любой, кто отличен от нас по образу жизни, кто привык к собственному укладу – в наших умах предстает неким дикарем. Вот не моется этот вшивый кочевник, смердит так, что мухи от него шарахаются, спит под лошадью в войлочных кошмах да просаленной кожаной одежде. Кто он еще, кроме как не дикарь? Вооруженные до зубов, жадные, примитивные в большинстве своем, они жаждут лишь добычи, и все прочие нормы поведения им претят.

Логика безмозглой саранчи, пожирающей все на своем пути. Без добычи они слабеют, чахнут, превращаются в голодранцев, что с их кочевой жизнью совершенно естественно. Орда, пришедшая войной в наши земли, принесла не только голод и разорение, горе и смуту, с ними, как спутники, прибыли еще и болезни, выкашивающие целые народы. Их языческие обычаи наслаиваются на верования находящихся в разорении и угнетении, так еще и не принявших христианство селян из многих родов и племен. Да, жившие на этой земле мурома и мещера, мордва и черемисы никогда не любили селиться большими городами. Им чужд такой способ сосуществования. Родовая община – вот предел сгущенности народа, который для них был максимально приемлем. Все рано или поздно меняется, все стремится к объединению. А как же иначе? В замкнутом обществе нет стимула для роста. Нет естественной конкуренции внутри вида. Пришедшие с востока завоеватели весьма наглядно продемонстрировали нам на собственном примере, что собранные в единый кулак многие народы, хоть и подневольные, но движимые единственной жаждой наживы, способны завоевать не только отдельные княжества, но и добрую часть всего континента, хоть большинство из них и не представляют себе, что это такое.

Вот и мое приглашение послов в свою крепость они расценили не иначе, как слабость. Без всяких сомнений они понимали, что я еще способен вести боевые действия. Могу обороняться и уверенно держать позицию, портя жизнь и им и себе. Но зачем? Ради чего все эти лишения и трудности, когда можно пойти на попятную и решить дело иным способом. Силу моего оружия монголы оценили и потому не сбрасывали со счетов. Им, с их мобильной и многоопытной конной армией, подобная мощь и не снилась. Поэтому я более выгоден как союзник, чем как враг. Ведь случись что, и все мои колдовские секреты канут в Лету вместе со мной. А это упущенная возможность. Да стоит только дать волю даже самой убогой фантазии и представить хоть на мгновение, во что в конечном счете превращается армия, несущая в своем арсенале хоть частицу такого вооружения, которое я применил во время обороны крепости. Для такой силищи не будет пределов, не будет невозможного. Неприступные крепости сдадутся и вынесут сундуки с золотом, лишь бы только не испытать на себе невиданного, злобного колдовства. Ах, какая заманчивая перспектива!

Вот поэтому дозорные с башен сейчас передавали по цепочке весть о том, что по дороге от переправы идут к нам не меньше полусотни конных воинов. Не прислали бы ордынцы послов, я бы, наверное, даже не знал, как расценивать такую ситуацию. А тут все шло как по написанному мной сценарию. Золото! Вот их божество. К сожалению, с этого нельзя было начинать. Нужно было сначала продемонстрировать силу и только потом заводить речь о мирных переговорах, чтобы в сознании завоевателя четко укоренилось понятие о том, с кем они имеют дело. А когда все фигуры расставлены и заняли свои позиции на шахматной доске, надо набраться терпения и шаг за шагом навязывать свою игру. Исход этой партии неведом никому.

– Открыть ворота! Дозорным смотреть по флангам! Все свободные от дозоров – на стены! – Все. Занавес поднимается и начинается спектакль…

В середине двора стояла огромная деревянная клетка, окованная железными лентами.

В некоторых местах клетка была подвязана веревкой, часть дубовых перемычек либо разбита, либо выбита. В ней метались, гремя доспехами, не меньше трех десятков волков. Матерые самцы, давно приученные к боевой амуниции, они с грохотом сшибались друг с другом, лениво рыча и скалясь. Я еще задолго до прибытия послов велел бросить в клетку с десяток изодранных, искромсанных кожаных доспехов, обрывки сапог, волосы. За прошедшие два месяца осады сыскать пару обглоданных скелетов возле стен крепости и вовсе не составляло труда. Человеческие черепа и кости были хаотично разбросаны по высланному соломой полу. Стража, как раз готовилась кормить ненасытных серых бестий, и запах крови и свежего мяса сводил их с ума. Волки метались по клетке, громыхая железными латами, набрасываясь друг на друга, в вечном противоборстве отстаивая право первенства в отсутствии вожака-оборотня, бессменного вот уже несколько лет в этой свирепой стае.

Послов было всего трое. И не тех затхлых старикашек, что прибыли когда-то с дежурными предложениями, а куда более знатных. Это было заметно по многим признакам. И по тому, как они держали себя, как оглядывались по сторонам, как были одеты и насколько привычны были в обращении с дорогим оружием, инкрустированным золотом и серебром, и великолепными шелками, которым позавидовали бы даже местные князья и их жены. Нет, это были не подставные, а действительно знатного рода люди, оказавшие на этот раз мне уважение личным присутствием.

Немного зная обычаи кочевников, я поторопился выйти им навстречу, совершенно безоружный, богато одетый, в сопровождении лишь своего верного телохранителя и сына. Димка все время выдергивал руку и держался независимо. Мелкий, а уже норовистый. Слава Богу, есть в кого. Что я сам, что боярыня Ярославна – характерами совсем не подарки к Рождеству. Мой зал для приемов оборудовали всю ночь. А что делать? Официальных делегаций я в своей крепости прежде не принимал, так что пришлось наводить лоск на оружейную палату во внутреннем дворе.

Как только всадники посольской делегации достигли волчьей клетки, лошади под ними захрапели и попятились. К ним сразу же бросились мои стрелки и придержали коней, давая тем самым понять, что дальше гостям придется идти пешком. Это не было оскорблением, напротив, в большей степени уважением. Принимая у послов лошадей, мои люди как бы показывали, что разговор будет долгим. Под ноги послам стелились роскошные ковры, одолженные у приказчиков Рашида прямо со склада.

В моем представлении все будет чистой воды фикцией и бутафорией. За каждое сказанное слово я скрещу за спиной пальцы или скручу фигу в кармане, но мне нужно добиться своего. Выторговать перемирие и выгодные условия. Мало того, ордынцы должны думать, что полностью контролируют ситуацию. Это в значительной степени ослабит бдительность и без того вымотанных долгой осадой войск.

– Тебя, князь Коварь, приветствует сам Орда, славный сын могущественного хана Джу-Чи, – заговорил один из послов, одетый многим скромнее, чем все в этой компании, и, видимо, взятый только лишь с целью переводить все сказанное. Возможно, что сам сын великого хана и знает язык, но в таких переговорах нельзя уступать даже в такой мелочи. Когда переговоры идут через переводчика, есть возможность более обстоятельно обдумать разговор и в случае какой-либо неувязки, свалить все на неточность перевода.

– И я, Коварь, приветствую тебя, Орда, сын Джу-Чи, в своей крепости, как посланника великой армии, которому гарантированы безопасность и мое уважение.