Кровь для ворона

22
18
20
22
24
26
28
30

Когда колдун наконец оторвался от ее истерзанной колючими поцелуями груди и посмотрел на нее, у Джассины перехватило дыхание и крик замер в горле, так и не вырвавшись наружу — глаза Шердэана стали совсем звериными, с вертикальным зрачком, лицо странно вытянулось, деформировалось и стало похоже на жуткую морду какого-то неведомого зверя. Одежда, затрещав, лопнула на стремительно меняющемся теле Шердэана.

Колдун не обернулся полностью, а застыл где-то между человеческой и звериной ипостасями. Именно в такой форме он предпочитал брать женщин, а эту он захотел сразу же, как только увидел. Ему мешало лишь ее зачарованное каким-то хитрым образом кольцо — он не разбирался в таких вещах, но опознать и определить их действие мог.

Предложив Джассине вкусить черного винограда, он не только лишил ее воспоминаний о Верхнем Мире, но и заставил забыть о свойствах кольца, потому-то она и сняла его безропотно, стоило только приказать. И теперь ничто не помешает ему…

С яростным рыком набросился он на податливое, не сопротивляющееся женское тело, бросил ничком на кровать и вошел, одним мощным движением порвав вставшее на его пути свидетельство ее невинности.

Золотой перстень, так неосмотрительно снятый своей хозяйкой, печально поблескивал неподалеку от кровати.

Часа через два Шердэан оставил измученную Джассину и ушел, не сказав ей на прощание ни слова.

Девушка некоторое время лежала совершенно неподвижно, уткнувшись лицом в подушку, затем с протяжным болезненным стоном сползла с кровати и, шатаясь, поплелась в ванную комнату. Там ее обильно и мучительно вырвало, и совершенно обессиленная, Джассина была вынуждена присесть на краешек ванны — дрожащие ноги отказывались держать непослушное, будто чужое тело. Сколько она так просидела, Джассина не знала, время словно остановилось. Наконец она набрала в ванну горячей воды, погрузилась в нее и принялась с остервенением тереть себя жесткой мочалкой, словно желая стереть само воспоминание о том, что с ней произошло. Истерзанное тело протестовало и отзывалось болью в многочисленных ссадинах, кровоподтеках и синяках, но Джассина, сжав зубы, сквозь слезы продолжала яростно растираться мочалкой.

Что значит эта боль по сравнению с той, что причинил ей повелитель? Что значит она в сравнении с той болью, что рвет сейчас ее душу на куски?

Ничто! Меньше, чем ничто!

Помывшись, Джассина вернулась в комнату, с отвращением зажала нос и распахнула настежь окно. Даже запах здесь напоминал о том, о чем Джассина предпочла бы забыть, как о страшном сне!

Увы, это был не сон!

В ярости сорвав с кровати измятую, влажную простынь, покрытую пятнами ее крови, залитую слезами и потом, она швырнула ее на пол и принялась с остервенением топтать. Что-то зазвенело, покатилось и скрылось за шторой. Оставив в покое несчастный кусок ткани, в котором уже с большим трудом можно было опознать постельное белье, девушка заглянула за штору и увидела кольцо. То самое, с которым ей так не хотелось расставаться. С трудом нагнувшись — этот приступ ярости совершенно обессилил ее — она бережно подняла кольцо и разрыдалась. Ее трясло, она всхлипывала и широко раскрывала рот, словно подавившийся птенец. Она и чувствовала себя птенцом, выпавшим из гнезда, потерявшимся, не помнящим кто он и откуда. Птенцом, на которого напал безжалостный коршун и терзал, терзал, терзал… И которого никто не защитил, не спас.

— Я сама защищу себя! — прорыдала Джассина, сжимая кулаки. — Сама! Я вспомню, что было раньше! И придумаю, как спастись от Шердэана! Я справлюсь, не будь я Джассиной!

И девушка решительно расправила плечи, на которых красовались следы от ужасных то ли лап, то ли рук колдуна.

Глава 20

Черный виноградник и кипящая кровь

Ворон прохаживался по винограднику, с любопытством поглядывая на Давуруса. Маг земли заботливо осматривал драгоценные лозы на предмет всяческих вредителей и болезней, лечил своей магией больные кусты, подпитывал силой хилые. Водного мага всегда интересовали проявления магии других стихий, но до появления Тиалин он знал только одного мага-стихийника, помимо его самого, разумеется — старика Давуруса. Конечно, его магия по эффектности не шла ни в какое сравнение с огненной магией Тиалин, но с землей и растениями старый маг творил настоящие чудеса! И в том, что скудная каменистая почва Подземья способна была прокормить своих жителей и приносила довольно-таки обильные урожаи, во многом было заслугой Давуруса. Земляной маг был стар, очень стар, но земля, с которой он щедро делился своей магией, в свою очередь заботилась о нем, продлевая ему жизнь и даруя здоровье. На вид ему можно было дать лет шестьдесят, сколько же ему было на самом деле, не знал никто.

Давурус заботился о волшебном винограднике всегда, сколько Ворон себя помнил. А помнил он далеко не все. Его воспоминания начинались лет с пятнадцати, а то, что было раньше, скрывала плотная мутная пелена, заглянуть за которую у него никак не получалось. Шердэан говорил своему магу, что это — последствия травмы, которую он получил, когда в нем проснулась магия воды. Его обнаружили на берегу моря, завернутого в плотный водяной кокон и ничего не могли сделать, пока кокон не распался сам, схлынув потоком и впитавшись в прибрежный песок. В себя юноша пришел только через три дня и вот с этого-то момента и начинались его воспоминания о себе и своей жизни.

Если бы только Ворон помнил себя и знал, что произошло незадолго до того, как его обнаружили! Но он не помнил, благодаря черному винограду, который вложил в его уста колдун, когда юноша был без сознания.

Шердэан взял неизвестного мальчишку в Хрустальный дворец, накормил и одел, приставил к нему учителей, в том числе и единственного на все Подземье мага-стихийника Давуруса. Земляной маг не мог обучить Ворона владению водной стихией, но общие принципы по работе со стихийной магией ему дал, а дальше уж Ворон, оказавшийся талантливым и сильным магом, постигал сам премудрости владения водной магией. Помогли ему в этом и учебные магические пособия, оказавшиеся в дворцовой библиотеке, так что через некоторое время Ворон в совершенстве изучил все тайны воды и овладел трудным искусством управления своей изменчивой стихией.