Пираты московских морей

22
18
20
22
24
26
28
30

Владимир собрался возразить, но Святейший остановил его, слегка приподняв большую ухоженную ладонь.

— Одиночество с годами только углубляется. Это я знаю не понаслышке. Вы не пишите книг? — задал Патриарх вопрос.

— Нет, Ваше Святейшество.

— Служение Богу и занятие литературой — единственное оправдание для одиночества. И служение людям может его скрасить. Если вы, Владимир Петрович, возьметесь…

— Ваше Святейшество… — Фризе испугался. — Я не готов… — Он хотел сказать «На такой подвиг», но прикусил язык.

— А вы, что же думали, дорогой Владимир Петрович, отдали на доброе дело полученный с Божьей помощью миллиард, и почили на лаврах? Я догадываюсь, что владеть такими деньгами в наше время и непросто и опасно? Не правда ли? Охотников за ними, наверное, немало нашлось?

— Ох, немало, Ваше Святейшество. А я оказался слабаком. Вот наш ученый Григорий Перельман… Решил гипотезу Пуанкаре… И сразу решил проблему денежной премии в миллион долларов…

— В шестьсот шестьдесят шесть тысяч фунтов стерлингов, — уточнил Патриарх, показав, что он знает историю гениального ученого.

— Вы намекаете на «число зверя»?

— Ну что вы, Владимир Петрович! Цифры, это только цифры. Сколько их не складывай, ни умножай, их все равно будет только девять. Страшен сам зверь, а не его мифическое число. Страшно число зверей, которые гуляют по нашей земле.

Интересно, он не родственник Перельмана, автора старого учебника математики? Я по нему в школе учился.

Молодец, Григорий. А какая гордыня!

Собираясь к Патриарху, Фризе намеревался рассказать ему о том, что не такой уж он бессребреник. Что не раз тревожила его, казавшаяся разумной — и, главное, рациональной — мысль: ну, зачем мне лишние хлопоты? Отдам деньги на благое дело, помогу сирым и убогим и взамен получу душевное спокойствие.

«А ну, как Святейший и меня обвинит в гордыне?» — затревожился Фризе. О гордыне Перельмана у него даже мысли не возникало. Он разделял мнение одного из участников обсуждения в Интернете: «Отказался от денег по-тихому, без помпы…»

Патриарх, словно, прочитал его мысли.

— Не вините себя, Владимир Петрович. Ибо само чувство вины способно привести лишь к унынию. А это грех. Случается и так, что наши слабости оборачиваются нашей силой. Повторяю, Церковь примет ваш дар с благодарностью. Всякое даяние, есть благо, а ваш поступок не просто даяние, а деяние.

— Мне показалось, что самым правильным будет передать средства Церкви, — тихо произнес Владимир. — Я не верю ни правительству, ни Думе. Не верю никаким общественным фондам. А тут еще этот кризис…

Патриарх долго молчал, и Фризе показалось, что по его лицу пробежало легкое облачко неудовольствия. Владимир даже пожалел, что не смог удержаться и нелицеприятно отозвался о власти. Ведь церковные иерархи столько раз демонстрировали ей свою полную лояльность.

— Кризис, кризис, — наконец нарушил молчание собеседник. — Да поможет Господь нам справиться с этим испытанием. Только не забывайте, Владимир Петрович, что кризис — результат человеческой греховности. Сегодня один ложный идеал подменяется другим. Тоже ложным. Если материальное созидание и стяжание земных благ станут единственной заботой людей, они потеряют Бога. И самих себя потеряют.

Несколько минут они в полном молчании пили почти остывший чай. Хозяин даже не положил в чашку ни кусочка сахара. А Фризе не утерпел, взял из вазочки крошечную коврижку. Ему интересно было узнать, какой же сдобой потчуют Владыку. Коврижка оказалась самой обыкновенной, мятной. Но очень вкусной.