– Тетя, тетя, сделай цирк! – просили Тамару дети, и тетя «делала цирк»: стучала одним нечищеным орешком о другой, и на этот звук, кажется, со всего леса прискакивали со всех лап, ломая ветки, белки. Так что уже через несколько минут Тамара стояла, облепленная грызунами.
– Они вообще-то кусаются, – предупредила ревниво одна бабушка, которая тоже хотела покормить белок.
– Они дурные, конечно, даже бестолковые, но не самоубийцы, – рассмеялась Тамара. Белки действительно брали орехи с ее руки аккуратно, даже нежно, разве что спасибо не говорили. Как-то раз одна белка начала икать, и Тамара собрала целую поляну благодарных зрителей, показывая, как икают белки, и изображая их. Дети хохотали и требовали продолжения спектакля. Тамара предложила детям самим изобразить, как белки икают, кашляют, чихают. Через час в парк приехала администрация, чтобы выяснить, что это за незапланированная экскурсия и мастер-класс. Администраторам продемонстрировали икающих белку и детей, а еще счастливых мам и бабушек. Администрация доела те орехи, которые не достались белкам и уехала, отчитавшись в соцсетях о прекрасном уроке по природоведению. Тамаре выдали грамоту. Белкам поставили новые кормушки в рамках мероприятий по развитию любви к животным. Птицам тоже прилетело – новые скворечники и кормушки.
В общем, белки толстели, а Тамара села на жесткую диету, и весь подъезд ходил по струнке и по стенке. Тамара не шутила, не смеялась, а ходила грустная и понурая.
Вход в подъезд украшала клумба-вазон. Бетонная. Кто и когда ее туда поставил, никто не помнил, но эта клумба всем мешала – летом в цветах заводились пчелы, зимой все боялись поскользнуться – упадешь на вазон головой, считай, труп. Передвинуть никто не мог, как ни пытались. Эта клумба стояла с момента постройки дома и, возможно, вросла бетоном в бетон. Хуже вазона был только декоративный, никогда не работавший фонтан около первого подъезда соседнего дома. С херувимом во главе. Херувимчик был толстым и очень неприятным внешне. Можно сказать, злым. Неизвестно, с кого лепил скульптор это создание, но точно не с ребенка. Скорее, с тещи, учитывая взгляд исподлобья и сжатые в тонкую полоску губы. Зато щеки были – что надо щеки. Второй и третий подбородки тоже удались. Некоторые бабушки убеждали внуков съесть котлетку, супчик и обязательно пюре, показывая на гипсового монстроподобного младенца в качестве примера. Дети, глядя, во что они могут превратиться, вообще наотрез отказывались от еды. Некоторые малыши так и вовсе плакали от ужаса, потому что херувим выглядел не как милый ангелочек, а как злая тетечка, да еще и с крыльями. Почти все жильцы подъезда умоляли снести если не фонтан, то хотя бы херувима, но никто не знал, как фонтан вообще появился на придомовой территории. Это была частная инициатива или стихийно-государственная по благоустройству района? Так бывает, когда ломают только что построенную детскую площадку или перекладывают бордюр, положенный полгода назад. Если частная, надо спрашивать разрешение владельца, если в рамках благоустройства, то сносить никак нельзя – подсудное дело.
Тамара вышла на улицу, едва кивнув консьержке, хотя обычно останавливалась и общалась. Потом вышла и, как рассказывали потом соседи, долго стояла около подъезда. Подумали, может, такси ждет? Но точно была голодная, по глазам видно. А дальше, как свидетельствовали в красках очевидцы, Тамара поднялась на ступеньки и одним рывком – вот чистая правда, одним рывком, – сорвала вазон и точным движением сбросила его в палисадник. Да так, что ни один цветок не пострадал. Вазон встал аккуратно и от ужаса вроде как уменьшился в размерах.
– Слава тебе господи, – сказала присутствовавшая при этом Мария Михайловна с четвертого этажа. Именно она больше всех опасалась удариться виском об вазон. Даже больше, чем перелома шейки бедра боялась. Восемьдесят два года – и что теперь, не жить?
После этого, как рассказывала Мария Михайловна, Тамарочка – так она ее называла – отправилась к соседнему дому. Мария Михайловна, забыв про шейку бедра и возраст, прытко посеменила следом. Когда было надо, она умела семенить очень быстро. Доставку на велосипедах могла обогнать. И вот там Тамарочка пошла в подсобку к дворникам и вернулась с топором и молотком. После этого снесла на фиг херувима с фонтана. В рассказах соседям Мария Михайловна каждый раз с восхищением подчеркивала это «на фиг». Проходившие мимо мамы с колясками замерли на месте. Дети, как утверждала Мария Михайловна, смеялись, радовались и хлопали в ладоши. Дворники присели от ужаса. Старшая по подъезду, выскочившая на страшные звуки, забыла, зачем выбегала, и на всякий случай побежала в магазин за хлебом.
– Вы ничего не видели, – рявкнула Тамара.
– Не видели, ничего не видели, совсем ничего, – залепетали дворники. – Вот так глаза закрыли, уши закрыли, инструменты вообще не наши, если что! Кажется, они несколько раз добавили обращение «хозяйка». Мол, хозяйка, вообще ослепли.
– Уберите здесь, – махнула рукой Тамара. – Развели грязь.
– Хорошо, хозяйка, не волнуйся так, хозяйка, сейчас все уберем, – кивали дружно дворники.
На третий день жесткой диеты Тамара пришла к Светлане – тихой, неприметной соседке. Тут уже я была виновата. Столкнувшись с Тамарой в лифте, призналась, что не могу работать. Как только сажусь вечером писать, Светлана, живущая этажом выше, начинает звонить всем родственникам. Так громко разговаривает, что я ее слышу не только в собственной ванной, но и на кухне. Не могу сосредоточиться на работе, потому что сконцентрирована на семейных проблемах Светланы. Такая милая и тихая с виду женщина, неприметная, но, как оказывается дома, превращается в ходячий громкоговоритель. Даже в матюгальник. Начинает вопить так, что с ума можно сойти. На децибелах разговаривает. Как ее семья терпит? Тамара пришла к Светлане и объяснила, что не только семья страдает, но и соседка снизу, писатель, между прочим. Так страдает, что работать не может. Поэтому лучше говорить тише. Вот совсем тише, чтобы вообще не было слышно. Соседка, кажется, обиделась и старалась не сталкиваться с Тамарой. Мне Светлана приветливо улыбалась, не опознав во мне ту самую страдающую писательницу. Муж Светланы тайно передал через консьержку для Тамары орехи в шоколаде, причем в разных видах – и фундук, и миндаль, и в белом шоколаде, и в молочном. Специально узнавал, что именно понравится Тамаре: консьержка призналась – берите орехи в шоколаде, не ошибетесь. Муж Светланы был счастлив – жена не орет на весь дом, такая тишина настала, что просто счастье. Даже голова перестала болеть, а так – каждый вечер мигрень разыгрывалась от ее голоса. Нет, в молодости такого не было – с годами развился противный голос и появилась привычка кричать на весь дом.
Это я к тому, что все были рады. И я, и муж Светланы, и весь подъезд, то есть два, считая подъезд херувима. Тамара плюнула на диету и снова стала веселой и приветливой. Не могла же она себе отказать в орехах!
Торжество пришлось отменить. Тамара объявила мужу, что хочет отправиться в романтическое путешествие, а не сидеть в ресторане, как двадцать пять лет назад. И больше худеть не желает. Надоело. Тот был только рад этому решению.
Когда Тамара выходила из себя, всегда объясняла всплеск эмоций генами бабушки-армянки и прадедушки-грузина. Или наоборот. Не важно. Но в момент переживаний или волнений она действительно переходила на язык предков. Говорила с грузинским акцентом или вставляла в речь армянские слова. Когда Тамара садилась на диету, часто вообще забывала, как говорить по-русски, хотя родилась и выросла в Москве. Вышла замуж за русского, Колю, которого в Тамариной семье называли Ника или Никуша. Если Тамара забывала, как говорить по-русски, всем следовало скрываться в ближайшем парке, как партизанам в лесу. А лучше в бомбоубежище. Коля, например, возобновлял ежедневные пробежки. Сын Альберт, студент, не пропускал первые пары в институте.
Несмотря на необъятные формы, Тамара каждый день на удивление легко впрыгивала в свой здоровенный внедорожник и уносилась по бесконечным делам. Каким именно? Даже законный муж боялся уточнять. Надо – значит, надо. Она могла сказать, что едет на маникюр, а вернуться с мешком картошки или корзиной, полной грибов. Просто по дороге помогла завестись «дедуле», как рассказывала Тамара, и тот в знак благодарности отдал ей мешок картошки, который вез с дачи. Она могла поехать на заправку и выдать таблетку от давления, сердца и всего остального женщине, которой стало плохо. Устроить на заправке лазарет и успокоиться только после того, как уже откачанную ее усилиями женщину осмотрели врачи скорой. Женщина улыбалась и благодарила. Тамара отмахивалась – да не за что. Через несколько дней на ее пороге появился мужчина с пятью трехлитровыми банками домашнего меда. С собственной пасеки. Представился братом Екатерины. Тамара не помнила никакую Екатерину.
– Женщина, которой вы помогли на заправке. Спасибо, – объяснил благодарный брат, выдавая опешившей Тамаре банки.
Энергии в Тамаре было столько, что всему подъезду, жалующемуся на давление, слабость, упадок сил, становилось стыдно. Но даже не это главное. Тамара обладала удивительной харизмой, подкрепленной легкостью характера, эмпатией и невероятным чувством юмора. Она со всеми сразу же переходила на «ты», но это нисколько не коробило. Наоборот, заставляло улыбнуться. Тамара помнила, как зовут всех детей и домашних питомцев, которых видела хотя бы один раз. А также была осведомлена о личной жизни жителей и консьержек, кажется, всего дома. Впрочем, об этом она никому не рассказывала, хоть пытай. Только намекала, начиная хохотать:
– Ой, Машка, у нас с тобой никакой личной жизни, если что. Будем завидовать, – подмигивала она мне.
ebooksa