Я прислонилась к стене и осталась ждать. Но вот послышался удивленный и радостный голос, а потом Роланд крикнул
— Лика! Вот это да. И балансировка, и тяжесть, он как будто по моей руке сделан.
Я кивнула, хотя понимала, что он этого не увидит. Но говорить что-то не хотелось. Я точно не совершаю сейчас ошибку? Но это ведь Роланд. А не мой слабый папочка, который и меч то никогда в руках не держал и на трон-то взошел в результате гибели его старших братьев. Ходячее недоразумение. Будем надеяться, что меч послужит для созидания, а не для разрушения.
Мы покидали подземелье, а Роланд все не мог налюбоваться на свою новую игрушку. Меч оказался большим. Но я видела ножны к нему, поэтому меня это не удивило. Рукоять была инструктирована камнями, но рассмотреть все это мне попросту не дали. Магией от него несло очень сильно, и любой обладающей ею сразу понимал, что перед ним. Когда мы поднялись наверх, Роланд с придыханием сказал.
— Лика? Я на ристалище. Мне не терпится попробовать его в бою. Не скучай. Что там у тебя по плану?
— Собираюсь поджечь донжон. Ты же не против?
— Что? А? Да не против. Делай, — и он несколько раз провернул меч в руке, явно меня не слыша.
— Роланд, — и я укоризненно покачала головой, но он чмокнул меня в щеку и понесся на площадку для состязаний.
Я почувствовала странное спокойствие. Меня больше не пугало возвращение домой, битва с папочкой, трон и власть. Как будто вот сейчас все пришло к своему равновесию и порядку. Я выдохнула. Так и должно быть, все правильно.
Но как видно, изменения почувствовала не одна я. Через несколько дней нам в замок пришло известие о смерти старосты. Он повесился на кладбище, на большом дереве. Ну, хоть в лес не пошел. Только вот самоубийцы мне там и не хватало. А кладбище должно принять. Но все равно намучалась я страшно. Роланд меня выносил на руках после того, как я устранила все последствия поступка старосты. Его сыновья и внуки рыдали. Говорили, что с отцом творилось что-то не ладное. Он все время ходил в лес на то место, где были две могилы и плакал.
Я хмурилась.
— Он хотел так понести наказание, — стал оправдываться один из его сыновей.
— Наказание? Да. Он и должен был понести наказание. Только вот не такое. Он должен был до конца своих дней помогать сиротам, кормить и заботиться о них. Должен был работать на благо деревни. И да. Страдать от чувства вины за содеянное. А он выбрал подлый и трусливый путь. Простой, но никому не принесший пользы.
Меня слушали, затаив дыхание, а потом толпа возле кладбища загудела. Люди переговаривались и соглашались с моими словами. Многим из них чувство вины не давало спать спокойно по ночам. И теперь я указала им путь, не тот, что выбрал староста. А более достойный.
Этим же вечером я спросила у Роланда.
— Почему ты не вмешался?
— Я не мог. Это дело жителей деревни. Я не имел право вмешиваться. Это был их выбор, не мой.
— Но ты Маркграф?
— Да. И я бы вмешался, если бы ко мне пришли с жалобой или просьбой о защите. Но кого я там должен был наказывать? Половину деревни или всю? Они не пришли. Совета не просили. Я не вмешиваюсь без необходимости. Если бы еще это коснулось оборотней, я бы рискнул. А так просто не мог.
— Даже Брендан не подошел к тебе с этим вопросом.