Его там не было

Тяжёлая дверь с протяжным вздохом закрылась, и я услышал, как ключ провернулся в замочной скважине. Теперь я мог осмотреть помещение, в котором оказался.

Вообще-то осматривать оказалось нечего. Очевидно, бокс предназначался для буйных пациентов, поэтому никаких предметов здесь не казалось. Мягкая губка зелёного цвета покрывала не только стены, но и пол с потолком. В свете единственной лампы было видно щуплую детскую фигурку, которая калачиком свернулась в дальнем углу помещения.

Стоило мне войти, и мальчик тут же поднял голову, глядя в сторону выхода. Теперь я мог хорошо рассмотреть лицо пациента. На вид — обычный мальчик, семи-восьми лет от роду. Разве что очень тощий, так что больничная пижама висела на худых плечиках, как на распорке огородного пугала. Короткий ёжик волос не мог скрыть толстой белой гусеницы шрама, идущего от затылка к переносице. Но выражение лица…

Оно было абсолютно не детское, точно физиономию старика приделали к детскому телу. Да и вообще, глубокие морщины рассекали лоб, а черные круги вокруг провалившихся глаз смотрелись, точно пятна сажи. И глаза больше напоминали две дыры, которые вели в чёрную бездну.

Мальчик привстал, оскалился и я услышал какой-то сдавленный звук, напоминающий гортанное рычание. Ну что же, понятно, почему Андрей меня предупредил: такое могло испугать кого угодно. Однако я только ласково улыбнулся и подошёл ближе. Мало-помалу рычание стихло, сменившись тихим поскуливанием. Я опустил ладонь на волосы, ощущая, как пригибается жёсткий ёжик. Мальчик успокоился и в его глазах появилось осмысленное выражение, которое я мог бы охарактеризовать, как смесь ужаса и бесконечной тоски.

Я присел рядом, ощущая, как проклятый халат натягивается и трещит на спине. Нужно было спрашивать, но я боялся. Поэтому пару минут я гладил мальчика по голове и молчал.

— Ты — посланец? — в конце концов спросил я.

Он не понял вопроса и это было хорошо заметно по растерянному взгляду. Да, ребёнок определённо не посланец, он — обычный мальчик, который сумел проникнуть дальше, чем кто-либо из живущих.

— Расскажи, что ты увидел, — тихо попросил я, пристально глядя в бездонные глаза. — Что с тобой случилось, после большой боли?

Мальчик вздрогнул и по его провалившимся щекам скользнули капли влаги. Я мог сколько угодно жалеть несчастного, но мне требовалось узнать то, что он принёс с собой.

— Меня несло куда-то, — слабый голос дрожал. — Папа и мама были рядом со мной, а потом вдруг исчезли, я даже не понял, куда. Мне стало страшно и одиноко, и я заплакал, но внезапно появились голоса. Они звали меня и пошёл за ними.

Рассказ не сильно походил на речь восьмилетнего ребёнка, но не это меня удивило. Скорее изумляли определённые нюансы происходящего.

— И куда ты за ними пошёл, вверх или вниз?

— Вверх, всё время вверх. Голоса твердили, что очень скоро я попаду в место, где будет очень много света и тепла. Потом голоса исчезли, но перед этим сказали, чтобы я ничего не боялся. Дальше меня быстро несло по серой трубе, стенки которой всё время вращались.

Он замолчал и отвернулся, так что я больше не мог видеть его глаз. Очень страшно было задавать вопрос, точно я обратился Сизифом, которому оставалось последнее усилие, чтобы выпихнуть камень на вершину горы.

— И что, — спросил я, — там был свет? Кто встретил тебя в свете?

Какая-то незримая струна лопнула с оглушительным звоном и от этого звона у меня в ушах загрохотал настоящий ураган. Мальчик упал ан бок и его тело скрутилось так, будто через него пропустили электрический ток. Он не рыдал, нет. Он кричал так, будто выплёскивал всю свою душу в этом безумном вопле. И в крике слышалось такое горе, которое не может испытать никто, чтобы тут же не умереть.

— Его там не было! — кричал мальчик, захлёбываясь и выталкивая из себя по одному слову: — Его! Там! Не было!

Не помню, как я оказался на ногах в паре шагов от мальчика. Я глядел на бьющегося в истерике ребёнка и меня я переполнял безграничный ужас. Я и сам начинал дрожать, когда слышал этот вопль: «Его там не было!»

— Спи! — приказал я. — Спи и забудь об этом. Навсегда забудь.