Я приказываю своим щекам не краснеть, что бы ни случилось. Неважно, сколько раз он произнесет «Тео» именно таким тоном.
― Я бы сказала, что немного озадачена. ― Я скрещиваю руки на груди. ― Поскольку тебя нет в списке гостей.
Я уверена ― сама его составляла.
Салливан ухмыляется.
Его смех низкий и порочный, как и его голос. Он вызывает ассоциацию с растопленным шоколадом, темным и насыщенным, с легким оттенком горечи.
Я чувствую, как моя кожа становится все горячее, каждый обнаженный дюйм.
Он говорит:
― Ты ничуть не изменилась.
Это
― А ты да. ― Я поднимаю подбородок. ― Твои волосы сильно поредели.
В ответ Салливан смеется гораздо искренней, чем в первый раз, как будто я удивила его и спровоцировала естественную реакцию.
Он проводит рукой по волосам, откидывая их назад, как в рекламе шампуня.
― Думаю, я могу не беспокоиться о своей внешности еще пару лет.
Уверена, что так и есть. Он, наверное, доживет до семидесяти и будет выглядеть как Джон Стэймос, в то время как я уже обнаружила четыре седых волоска в зрелом возрасте двадцати восьми лет.
Ангус ответственен за всю мою седину, не говоря уже о мешках под глазами и изжоге, которая может перерасти в язву.
И она действительно появится, если я не вернусь на вечеринку.
― Так что ты здесь делаешь? ― повторяю я.
― Я бы хотел поговорить с твоим боссом.
― Не получится.
Ангус ни с кем не встречается без договоренности, к тому же он ― гермофоб2. Он даже руки не пожмет, если человек, которому принадлежит эта рука, не прошел проверку у его штатного врача.