Мартиника переводит взгляд с одного на другого, взвешивая свою лояльность. Обаяние Салливана побеждает год дружбы менее чем за две секунды.
― Он был таким козлом! Он бросил Тео за неделю до Рождества.
Я провела Рождество в больнице, одна.
Я чертовски ненавижу больницы. Ненавижу приглушенные голоса и тихое шарканье, нарушаемое специфическим писком аппаратов мониторинга. Ненавижу запах, безвкусную еду и антисептики. И больше всего… я ненавижу воспоминания.
Мартиника приехала ко мне на следующий день и привезла целую корзину маминого пирога из сладкого картофеля, булочек и остатков индейки. Мы использовали булочки, чтобы сделать сэндвичи с индейкой.
Но в остальном это была худшая неделя в моей жизни.
Ну… вторая худшая.
Мартиника тогда была просто секретаршей. Мы были едва ли чуть больше, чем знакомые. Тем не менее, она была единственной, кто навещал меня. Ангус нырял с аквалангом на Мальдивах.
― Эти отношения были обречены, ― говорю я. ― Хорошо, что мы расстались.
― Хорошо для
Я знаю, что он говорит это из самых эгоистичных побуждений, но даже так его рука приятно сжимает мою.
И взгляд, которым он смотрит на меня, удивительно сочувствующий.
― Его потеря, ― говорит он слишком тихо, чтобы Мартиника могла услышать, и это только для меня.
Салливан, дарящий подарки, ― опасное существо. Сначала кофе и сэндвич, потом одежда, а теперь он еще и любезен со мной?
Ни за что, сестренка. Я на это не куплюсь.
Мы не встречаемся, и Салливан не добрый человек.
Я отдергиваю руку.
― В любом случае, ― говорю я. ― Я пойду проверю Ангуса.