И оживут слова
Проводив взглядом подруг, которые вдруг помчались вверх по крутой каменной лестнице наперегонки, я осмотрелась по сторонам. Для раннего вечера народу на пляже было неожиданно мало: метрах в пяти от меня собирало вещи шумное семейство с близнецами, а чуть дальше сидел седоволосый мужчина, то и дело бросавший камушки в воду.
Очередная волна окатила не только мои ступни, но и подол длинного льняного платья. Я вскочила на ноги и отступила прочь. Сидеть у моря расхотелось. Девчонки успели скрыться из виду, поэтому я решила прогуляться по берегу до следующего выхода с пляжа и перехватить их по пути.
Вода лизнула мои ступни, и я поежилась. Несмотря на то что было тепло, меня вдруг пробрал озноб. А ведь, собираясь сюда, я думала, что море сможет меня успокоить, как в каждый мой приезд с самого детства. Но на этот раз даже шелест волн вызывал тревогу.
Во мне будто появилась невидимая нить, которую кто-то накручивал на веретено и тянул куда-то, тянул. Странно было думать о веретене в двадцать первом веке, но с недавних пор эта тема была мне близка. Дело в том, что несколько месяцев назад я начала писать роман, хотя заниматься ничем подобным никогда не планировала. Просто вдруг в моей голове стали появляться сюжеты, в которых как раз и мелькали старинные наряды, русские печи, масляные лампы, веретёна… Эти сюжеты возникали так естественно, словно в памяти всплывали истории о хорошо знакомых людях. Почему-то я решила их записывать, хоть и была далека от писательства. После окончания университета я вот уже три года работала переводчиком, и основную часть моей работы составляли устные переводы на деловых встречах, а это никоим образом не способствовало полету художественной мысли. Да и с фантазией дело у меня всегда обстояло не очень. Именно поэтому то, с какой радостью я окунулась в новое увлечение, как легко картинки превращались в строки, должно было бы меня насторожить. Но мне было слишком уютно в выдуманном мире с выдуманными героями: красивыми, благородными, честными и такими настоящими, что мое окружение казалось порой лишь жалкой их тенью.
Тогда я еще не знала, что это не я придумала мир, а мир придумал меня и записал в свою книгу чернилами, очень похожими на кровь.
– Деда, а почему наш город называется Свирь? – Мальчик лет шести отбросил в сторону пучок травы, которым до этого натирал деревянную плошку, утер рукавом вспотевший лоб и посмотрел на белолапого щенка, грызущего кость неподалеку.
Его дед, чинивший упряжь, некоторое время молчал, пытаясь поймать ускользающий ремешок подпруги и соединить его с новым. Поймал, закрепил, улыбнулся: все-таки есть еще сноровка, хоть глаза уж не те.
– Потому что строили его люди, пришедшие с севера.
– Из-за моря? – ахнул малыш, вмиг позабыв о щенке.
– Из-за моря, – медленно повторил дед, оглядывая работу. – В год Большой войны. Укреплением он был, Малуш. Запасы еды здесь сберегали, приют тем, кто без дома да без защиты остался, давали. Да сигналили судам, что по реке шли. Вестовой огонь отсюда путь брал.
– А «вестовой» – это какой же? – малыш пододвинулся ближе и устроился поудобнее. Обычно дед был немногословен, но уж если что-то рассказывал, то так интересно, что дух захватывало.
– Ходоки сюда шли с вестями с внутренних земель. Оно же видишь как, – старик отложил подпругу в сторону и взялся за следующую, – город-то наш один-единственный на пути вглубь земель стоит. Пройдешь мимо него – считай, что всю землю нашу захватил.
– Да неужто нашу землю захватить можно? – засомневался малыш. – Вон она какая большая. И воинов у князя тьма…
– Воинов-то тьма. Да как их, воинов, вовремя-то упредить? Да соседей? А княжеские суда, с северным людом уговор заключившие, вести те получали. И сами передавали. Кому голубя почтового отправляли, кому – факелом знак. Сколько благодаря тем вестям люду спаслось, один Перун знает. Только добра много земле этот город принес. Не раз он на ее защиту вставал. Башни-то да ворота видишь какие? Еще с тех времен. Да река быстрая. Говорят, ни разу враг в наш город так и не ступил. И мимо не смог пройти. Все в водах Стремны сгинули.
Старик надолго замолчал, глядя куда-то поверх плеча Малуша: то ли на башню, возвышавшуюся над деревьями, то ли на облака, потихоньку затягивавшие небо. Внук поерзал от нетерпения, а когда совсем уж было решился поторопить, дед снова заговорил:
– Название-то у него другое было. На северном языке. Но трудное оно для нашего слуха, мало его кто запоминал. А Свирь – оно понятней.
– А где же теперь те люди?
– Северяне-то? Домой они ушли, Малуш. Домой… Как птице без гнезда, так и человеку без дома невмоготу. Уходили они от войны со своих земель, а здесь, в наших землях, война их еще страшнее захватила.
– Почему страшнее?
– Потому что чужая она для них была, война та. Не за свою землю гибли, а за нашего князя. И ушли те, кто уцелел, а город остался. Добротный они город построили. Сильные мастера были.