Женщина встала, подошла к окну, выглянула на улицу.
Туман. Весь город был окутан молочно-белым туманом. Лишь смутные силуэты зданий и деревьев… И тихо так, спокойно. И в доме тихо, и снаружи. Расслабляющий, густой, неподвижный белый морок…
Ольга прислушалась к себе. Ничего не болело, даже странно. Обычно у нее всегда что-нибудь болело, кололо, прихватывало… А тут – ничего. Словно она родилась только что и не успела заработать еще ни единой болячки.
Тихо, спокойно. Нет боли, совсем. Ни в теле, ни в душе. Ну удивительно, правда! Даже вспомнив об Игоре в следующую минуту, Ольга не заплакала.
Просто стояла у окна и смотрела завороженно на туман. «Как будто новая жизнь началась. Другая совсем! Я не я, а другой человек!» – отметила про себя женщина.
И вспомнила, что там, у кровати, – ее новые туфельки, которые они вчера с Кирой купили в магазине. Кажется, зря купили, уж больно вычурные! Надо их сдать, наверное.
Ольга тихо достала туфли, примерила их. Походила по комнате. Какие же они красивые… Нет, жалко сдавать.
Ольга вертелась перед зеркалом, разглядывая туфли. А потом тихо-тихо, стараясь никого не разбудить, запела.
Сон у Киры давно был испорчен. Просыпалась молодая женщина рано, в так называемый предутренний «час быка» – мрачное, беспокойное, тревожное время, на которое приходилось наибольшее число смертей и родов. И лежала потом без сна – до семи, до того момента, когда вставал Тим.
И в этот пусть и короткий промежуток времени Киру одолевали самые черные мысли. Мысли о том, что все плохо, что ничего уже нельзя изменить. Она убийца, она преступница…
Пусть и оправдали, но что с того? Карма ее безнадежно испорчена, гореть ей в аду (не буквально, но фигурально – в том смысле, что счастья Кире больше не видать).
Да, у нее есть Тим, любимый. Самый любимый человек на земле, ради которого Кира и жила на свете.
Да, у нее есть Дар. Или талант, если выразиться иначе. После того как Кира покинула казенные стены следственного изолятора, ей воочию, самой, удалось убедиться в том, что балет «Красная Шапочка», плод труда многих людей, и ее в том числе, – признан.
Даже больше того – уже несколько раз Кира слышала, как где-то неподалеку, из чужого телефона звучит ее музыка в виде рингтона. Это ли не один из признаков успеха для композитора? Письма поклонников, предложения о работе – написать музыку к кинофильму, например, – или участии в какой-либо постановке, проекте то и дело сыпались на нее. Это ли не признание ее способностей?
Но она убила отца, собственными руками. Да, она спасала Гелю, спасала мать, но… она убила отца.
Сказано же в Пятой заповеди – «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе».
Из глубины квартиры раздался какой-то шорох, движение.
Кира выскользнула из-под одеяла, осторожно приоткрыла дверь, ведущую в комнату для гостей. И увидела мать. Та, в одной ночной рубашке, стояла перед зеркалом, чуть приподняв подол, и разглядывала свои новые туфли.
Мать улыбалась, напевала, чуть притоптывала и выглядела такой счастливой, довольной! «Как же мало женщине надо… – подумала Кира. – Вот уж не думала, что мама будет радоваться подобной мелочи!»
– Мама… – шепотом позвала Кира. – Ты чего?
ebooksa