Неоновые боги

От потрясения у меня едва не перехватывает дыхание. Я не удивлена, что Зевса обвиняют в еще одной серии убийств, но Аид так безразлично говорит о смерти родителей, будто это случилось с кем-то другим. Проглатываю ком в горле.

– Я сожалею.

– Ага. Люди всегда так говорят.

Он отдаляется. Я вижу это по тому, как он обводит комнату взглядом, будто размышляет, как быстро сможет связать меня и отправить восвояси. Сделав глубокий вдох, я продолжаю. Неважно, что он сказал вчера людям Зевса, и так предельно ясно, что он не намерен оставлять меня в своем доме. Я не могу этого допустить.

– Используй меня.

Аид вновь внимательно разглядывает меня.

– Что?

– Это вовсе не одно и то же, даже близко не похоже, но он заявил на меня свои права, а теперь я в твоих руках.

Он явно удивлен.

– Я и не подозревал, что ты окончательно смирилась с ролью пешки в шахматном поединке между двумя мужчинами.

Щеки горят от унижения, но я не обращаю внимания. Он пытается спровоцировать меня, но я не поддамся.

– Пешка в вашей с ним игре или пешка в руках матери – все едино. – Я широко улыбаюсь, наслаждаясь тем, как он вздрагивает, словно от удара. – Пойми, я не могу вернуться.

– Здесь я тебя не оставлю.

Нет причин, по которым его ответ мог бы отозваться болью. Я не знаю этого мужчину и не желаю, чтобы меня где-то оставляли. Но все же раздражает, что он так легко от меня отмахнулся. Сохраняю улыбку на лице и прежний бодрый тон.

– Не навсегда, конечно. Я должна кое-где оказаться через три месяца, но пока мне не исполнится двадцать пять, не могу получить доступ к трастовому фонду, чтобы туда добраться.

– Тебе двадцать четыре. – Вид у него становится еще более угрюмым, будто мой возраст – личное оскорбление для него.

– Да, арифметика проста. – Сбавь тон, Персефона. Тебе нужна его помощь. Перестань язвить. Но, похоже, я ничего не могу с собой поделать. Обычно у меня лучше получается заставлять людей чувствовать себя непринужденно, и тогда они практически готовы делать то, что я хочу. Но Аид вызывает у меня желание вонзить в него мои шпильки и держать, пока он не начнет корчиться.

Аид поворачивается, чтобы посмотреть в окно, и только тогда я замечаю, что он поставил пристенный столик ровно туда, где я его взяла. Выдающаяся дотошность. Ни капли не вяжется с образом призрака Олимпа. Тот бы выбил дверь ногой и за волосы вытащил меня из комнаты. Он был бы только рад принять мое предложение вместо того, чтобы сверлить взглядом открытую дверь ванной, будто я оставила в ней свой разум.

Когда он вновь сердито смотрит на меня, мое безмятежное, радостное выражение лица уже снова на месте.

– Ты хочешь остаться здесь на три месяца.