Теперь он ушел навсегда, и небольшое пространство ощущается просто роскошью. Я не скучаю по отцу. Бывают дни, когда я его просто ненавижу. Но это не означает, что я могу удержаться от мыслей о том, где он, от желания увидеть его лицо еще раз, хотя бы для того, чтобы проклясть за то, что он меня бросил. Так что я буду ждать здесь, в квартире, аренда на которую оформлена на имя моей покойной двоюродной бабушки, где управляющий смотрит в другую сторону, как делал это и с моим папой, до тех пор, пока я буду отдавать ему пару сотен в месяц.
Вот почему всунутый в дверь конверт, явно официальный, заставляет меня остановиться. От вида того, как он торчит на фоне неровно нанесенной черной краски, мое сердце издает продолжительный глухой стук. Сразу после того, как вхожу в квартиру, я не открываю конверт. Вместо этого сосредотачиваюсь на раскладывании продуктов, переодевании в пижаму, расчесывании, любом гребаном действии, кроме того, чтобы смотреть на него.
Только когда уже не могу выдерживать сжимающее горло напряжение, наконец, разрываю конверт. Пальцы холодеют, и мир становится немного меньше и намного пустыннее. Мой дом перестраивается в кондоминиум. Окажись я на самом деле покойной двоюродной бабушкой Агнес, имела бы возможность купить квартиру. Однако я не она, и у меня нет шестисот пятидесяти тысяч долларов, необходимых для покупки собственного маленького кусочка Манхэттена.
— Расположение, расположение, расположение, — бормочу, комкая письмо.
Вся невинная радость флирта с горячим парнем испаряется. Скоро я стану бездомной. Последняя связь с отцом будет разорвана. Не знаю, почему меня это волнует, ведь он был дерьмовым отцом. Но все, что я могу сделать — это сидеть на ветхом диване, который он когда-то называл кроватью, смотреть в пол и чувствовать себя чертовски одинокой, до дрожи в теле.
Меня обуревает инстинктивное желание встать и бежать в знакомую безопасность аэропорта Хэнка. Мне нужно пространство. Я хочу видеть землю далеко внизу и голубое-голубое небо, нависшее над головой. Но от надвигающейся метели небо свинцово-серое, и в эмоциональном раздрае вы никогда не полетите.
Находясь на мели и в одиночестве, становится невозможно избегать новой реальности. Я могу сдаться, позволив течению нести меня. Часть меня хочет этого.
Вместо этого я тянусь к телефону и делаю несколько звонков.
Когда ты живешь жизнью мечты, ничто не чувствуется реальным. В этом моя проблема. Я никогда не имел никакой опоры, чтобы за нее держаться. Да, у меня есть музыка, группа, слава, но они не являются моей опорой. Они заставляют меня парить по жизни. Я живу ради взлетов, моментов на сцене, когда чувствую себя непобедимым, чувствую, что могу сделать что угодно. Ничто на свете не пересилит этого. Музыка — это моя душа и когда играю, я бессмертен.
Но невозможно существовать только ради одного момента. И падение после этих невероятных взлетов приносит боль.
Как продолжать жить, если ты упал так низко, как только мог? Шаг за раз. Во всяком случае, так говорит мой терапевт. Каждый день делай один шаг. Некоторые дни будут обычными. А некоторые — чертовой занозой в заднице.
Поход на обследование находится где-то между. Но что-то в нахождении на грани смерти заставляет немного внимательнее относиться к своему здоровью. Я сижу в неудобном кресле в кабинете личного врача, потому что, возможно, делаю что-то столь обыденное, как осмотр, но я все еще являюсь собой, а слава требует полной анонимности при посещении врача.
Доктор Стерн не заставляет меня ждать. Она входит в комнату с вежливой приятной улыбкой, которой врачей, видно, учат в медицинской школе.
— Здравствуй, Джакс. Как твои дела?
— Все в порядке. Немного болит горло, но оно всегда болит после тура.
Пение ночь за ночью берет свое. Я выпил так много чертового чая с медом и лимоном, что клянусь, эта дрянь сочится сквозь мои поры.
Она поджимает губы, и это меня утомляет.
— Почему бы тебе не присесть на кушетку, а я посмотрю?
Я сажусь и позволяю ей заглянуть мне в горло.
ebooksa