Он усмехнулся:
– Так я ж вам не пить предлагаю, а выпить! За упокой души Петра Алексеевича.
Нина, робея, согласилась. А как отказать?
Он исподтишка наблюдал – ела она осторожно, аккуратно, даже красиво, и было не видно, что она голодна.
– Вкусно-то как! – удивилась она. – Не хуже чем дома!
Он усмехнулся:
– Это у кого как. Бывает, и дома в рот не возьмешь! Разве нет?
– Я не знаю. Наверное. Мне не с чем сравнить.
«Ладно, что я к ней прицепился, – подумал Лагутин. – Девочка, домработница. Понятно, мало что видела. А я тут – вкусно, невкусно, дома, не дома».
Принесли коньяк, и она снова испугалась:
– Крепкий, наверное? Я его никогда не пила. Мы с мамой только кагор пили, и то на праздники. Мама его любила – сладенький, говорила.
Лагутин увидел, как она расстроилась и запечалилась.
– А где мама? – равнодушно спросил он.
Надо было же проявить внимание. Хотя Лагутин был точно не из любопытных и всегда считал, что лишняя информация ему не нужна.
– Нет мамы, – тихо ответила Нина. – Умерла пять лет назад от болезни. А отца у меня не было. В смысле, был, конечно, – она покраснела, – но бросил ее еще беременную, я его ни разу не видела.
«Ну, все понятно, – подумал Лагутин, – обычная история, обычная житейская драма. Папаша сбежал, мать тащила одна. Разумеется, денег не присылал, какие там деньги. Алиментщиков этих у нас полстраны, а может, и больше. Такое мужичье у нас образовалось – ни ответственности, ни чести, ни совести.
– А вы откуда? – поинтересовался он.
Нина удивилась:
– А я ж вам писала, когда к вам устроилась!
Теперь смутился Лагутин: