– Ну, как вы живете? – осторожно спросила она.
– Да как-то так… как все, наверное. Ну, или как большинство.
– Работаешь? – осведомилась Кира.
– Куда деваться? – усмехнулась Катя. – Есть что-то надо.
Где и как – Кира не уточняла: понимала, что вряд ли услышит хорошее.
– Как Ксюша?
– Тяжело, если честно. Переходный возраст – тринадцать лет. Сейчас они такие… Кошмар.
– Ну и мы тоже подарками не были, – улыбнулась Кира, – и я, и ты!
Сказала и испугалась. Как суровая Мишкина дочь воспримет ее слова? Поймет ли шутку? Вот начнет сейчас вспоминать свою детскую травму и безотцовщину!
Но этого не случилось. Катя, как ни странно, улыбнулась.
– Ну, а как вы? – спросила она и слегка покраснела.
Кира махнула рукой.
– Что я, Катя? Пенсионерка. Практически списанный материал. Живу как-то. Ковыряюсь, копаюсь. Все незначительно, мелко – и заботы мои, и привычки. Знаешь, возраст, усталость. Да и после смерти Миши мне многое стало неинтересно.
Она снова испугалась своих слов и коротко глянула на Катю.
Та побледнела.
– Я понимаю. Знаете, всем как-то невесело. Мне вообще кажется, что люди сейчас мало радуются, что ли? Я вот на лица смотрю – а на них написано: не подходи. Не подходи – мне и так плохо. Мне тяжело, у меня проблемы, мне все надоели. Я устал. Нет, не так? Я не права?
Кира смутилась.
– Ну… я не знаю. Разные люди, разные лица. Но в целом, – она спохватилась, – ты, кажется, права. Мир немного, увы, перевернулся и стал тревожным и неспокойным.
«Про отца не спрашивает, – мелькнуло у нее. – Боится или неловко? Чувствует свою вину или по-прежнему в большой обиде на него?»
– Послушайте! – вдруг оживилась Катя. – А давайте с вами выпьем? Ну так, по чуть-чуть? У меня есть коньяк! Еще с дня рождения. – И она опять покраснела.