– Сам излагай, – ответила проекция.
Каллум снова прикрыл глаза, посмеиваясь.
– Правда? И завершить этот восхитительный разговор?
– Нет, – произнес его фантом, – он никогда не закончится. Для других я исчезну – это да, но…
Не раскрывая глаз, Каллум ощутил, как проекция опускается перед ним на колени.
– Для тебя я никогда не исчезну, – прозвучал в ушах Каллума его собственный голос.
Какая драма. В горле у Каллума пересохло, и он сделал еще глоток.
– Говори, – велела проекция.
Каллум устало вздохнул. Как же все это его утомило. Неудивительно, что людям иногда невыносимо его слушать.
– Ты же не подсыпал сюда отравы? – спросил он, указывая на небольшой остаток пойла в бутылке.
– Говори, – повторила проекция.
Не ритуал, а какой-то фарс в чистом виде. На кой он вообще? Просто ради публичного унижения? Тут нет победы, нет поражения. Даже магию не задействуют. Есть только ты сам и понимание того, что с тобой наедине оставаться не хочется; до ужасного смешное открытие. Кто вообще захочет сознательно провести с самим собой время? (Либби Роудс и это наверняка поняла бы.)
Каллум снова надолго приложился к бутылке в ожидании, когда же наконец эта тягомотина завершится. Может, просто взять и помереть здесь? Каллум мысленно быстро сосчитал до трех, гадая, сможет ли заставить себя исчезнуть.
В этот момент что-то промелькнуло у него перед глазами. Какая-то вспышка, резкий проблеск звездного света. Судьба снова оказалась на его стороне. Наконец-то удача.
Каллум взглянул на нож, который невинно лежал на столе. А, так вот какой у него, значит, выбор. Говори сейчас или покончи со всем. Поистине театрально. Ну прямо в его духе: единственный шанс на спасение – комедия ошибок и изысканной боли.
Каллум взял нож и присмотрелся к отражению в лезвии в отблесках пляшущего света пламени очага, а потом провел вдоль кромки большим пальцем, восхищаясь оставленным следом.
Его фантом смотрел самодовольно и с пониманием.
– Это не навсегда, – сказал он.
Да, не навсегда. Каллум видел лишь один способ покончить с этим.
– Больно, – вслух признался он. Унижение язвило, кололо шипами собственного злорадства. – Получается, – пояснил Каллум, снова закрывая глаза, чтобы никто не увидел в них пустоту и фальшь, – я причиняю боль.