Крест Марии

– Эм-м-м… Мари… – скривив лицо, замялся Больц. – Мы тут с сыном подумали и решили сократить букинистический отдел. Он больше не приносит того дохода, как раньше. Спрос, к сожалению, сейчас сильно упал. Времена такие. Кассиан считает, что мы должны сосредоточиться на картинах.

– А я? – упавшим голосом переспросила я, уже заранее зная ответ.

– Извини, но мы в услугах букиниста больше не нуждаемся, – проскрипел Больц, отводя взгляд, и добавил. – Я хотел сообщить тебе завтра, но раз ты сама пришла сейчас…

– Понятно, – сказала я, стараясь держать себя в руках. – А расчёт получить…

– Это к Кассиану, – отмахнулся старик. – Он вернется из Цюриха послезавтра. Тогда и приходи…

– Ладно, прощайте, – упавшим голосом сказала я, размышляя, куда податься на ночь глядя, ведь в карманах у меня было не густо.

– Погоди! – напыжился Больц, – ты не закончила работу. Вот, возьми!

Он сунул мне в руки связку потрёпанных книг и сварливо добавил:

– Иначе Кассиан не сможет рассчитать тебя.

Машинально я ухватила увесистую стопку и рассеянно вышла из магазина, не прощаясь. В одной руке я несла чемодан с вещами, в другой – связку книг, на плече висела сумочка, но тяжести я совсем не чувствовала.

Я вообще ничего не чувствовала.

Я долго куда-то брела, бездумно глядя впереди себя, пока, наконец, не уткнулась в небольшую скульптурную композицию, вроде как Блаженного Августина с крестом в руках. В канун очередного муниципального праздника, их сейчас понатыкали по всему городу. Аккуратно остриженные кусты розмарина и лаванды уютно окружали статую. Алебастровый пузатый святой смотрел на меня с таким осуждением и настолько явной насмешкой, что нервы мои не выдержали. Я схватила тяпку, явно позабытую кем-то из рабочих, и изо всей дури лупанула по его наглой насмешливой морде. Но то ли рука дрогнула, то ли меткость у меня была так себе, но попала я по кресту. С грохотом кусок откололся и упал на вековую брусчатку, обдав меня алебастровой крошкой.

И тут только я поняла, что натворила.

Нет, я никогда не была особо верующая, в церковь ходила только когда мамашка Бенджамина начинала недобро на меня коситься. У нас же, в советской школе, вовсю царил атеизм.

Но всё равно стало как-то не по себе.

Я раздражённо отбросила тяпку, отряхиваясь от алебастровой пыли, пнула осколки креста и побрела дальше.

Зато хоть пар выпустила.

Пошёл дождь. Ледяные струи косо шелестели по асфальту, всё ускоряя ритм. А я была в легком темно-зелёном платье (чёрного у меня не было) и босоножках. Платье тут же намокло и тяжёлым комом липло к ногам.

Чёртов день никак не заканчивался.

Я ускорила шаг. Ковылять на высоких каблуках было чертовски неудобно, но дождь подгонял.