— Уговорила. Лучше скажи, есть ли у вас что-то быстрое, манёвренное и на четырёх колёсах? Котяре для дела нужно.
— Найдём. Бронированных джипов хватает.
— Не пойдёт. Нужно не монстра на колёсах, а что-то типа багги.
— Нет. Тут весь автопарк основательный. Максим, ты же по территории Кентавров гонять собрался?
— Ага.
— Тогда если только броню поснимать. Но развесовка нарушится, что на пользу не пойдёт. Нужно всю ходовую перестраивать, а то сковырнёшься на первом же крутом повороте. Работы не на одну неделю: необходимых запчастей для такого баловства у нас нет, и придётся тащить их из Перми.
— Плохо. Значит, просто найдите что полегче.
— Меньше шести тонн — не надейся. На разгон больше девяноста километров — тоже. И это будет примитивный бензиновый двигатель, который при мощности в двести лошадок жрёт горючее, как твой Такс сгущёнку.
— А откуда ты знаешь, что он её любит?
— Ну… — смутилась девушка, — В гости приходил. Я ж не знала тогда, что он такой разговорчивый!
— А как тогда поняла, что сгущёнку уважает?
— Он её в зубах принёс и смотрит так грустно-грустно. Я открыла банку. Вылизал всю за несколько секунд, а потом опять ещё грустнее смотрит. Я из своего НЗ и отдала… Потом тушёнку, галеты. От самоподогревающейся перловки почему-то отказался.
— У него с ней нехорошие ассоциации, — хмыкнул я, вспомнив наше кулинарное бодание на казанской базе. — Рита, ты его сильно не прикармливай, а то обожрёт и не заметишь.
Спроси у Мышки со Стеллой. Они Такса любят безумно, но эту прожорливую скотину тоже стали в еде ограничивать. У него ж чувство насыщения приходит лишь тогда, когда больше ничего не остаётся. И это не только физиологический момент, но и психологический тоже.
— Долго голодал, наверное.
— Ага. А ещё обожает через еду манипулировать. Пойми, что он не простая собака, а симбиот с вывернутым образом мышления.
— Сам ты вывернутый! — возмутился появившийся из ниоткуда Такс, заставив всех вздрогнуть. — Я же особенный, оригинальный. Да что говорить! Если отбросить присущую мне ложную скромность, эксклюзивный! Макс, я от Берлиоза. Что-то он разволновался сильно. Бегает, руками размахивает и матерится по-еврейски.
— Это как?
— Громко. Слов не знаю, но явно не молится.
— Скажи ему, что вечером буду.