Он — первый человек, который не осудит ее за ненависть к себе и к тому, кто был за рулем грузовика.
Он не осудит ее за больную потребность отомстить, за мечты замучить этого человека до смерти.
Единственный человек, который мог бы по-настоящему понять ее, приговорен к пожизненному заключению в психбольнице.
Поэтому она позволяет себе слезы, тихонько плачет и засыпает, надеясь, что подавляющие препараты сделают свое дело и отсрочат ее течку еще на несколько дней.
* * *
Холодно.
Даже под одеялом зябкий воздух жжет легкие, и она сворачивается в клубок, дрожа.
Она застонала, открывая глаза, но не увидела ничего, кроме темноты.
Свет не горит, гул генераторов прекратился.
Слишком холодно.
— О нет, — вздохнула она, приподнялась в постели и огляделась в поисках хоть какого-нибудь источника энергии.
Но воздух причиняет физическую боль, и она снова закутывается в одеяла, не в силах покинуть кровать.
Ветер завывает, и она еще глубже вжимается в матрас.
Зубы стучат, дыхание вырывается наружу быстрыми струйками, мурашки поднимаются по каждому сантиметру тела.
Какая ирония судьбы, думает она, что я умру, замерзнув насмерть, в то время как моя семья сгорела дотла.
Замок на ее двери дребезжит, и она молится, что этот ветер играет с ней злую шутку.
Это должен быть ветер. Он не может сюда проникнуть.
Дверь со скрипом открывается, и она сохраняет максимальную неподвижность.