Антонио Наставник всегда появлялся неожиданно и всегда пешком. На вечерней или на утренней заре возникала высокая фигура человека в лиловом одеянии и в пастушеских сандалиях, и со всех сторон к нему начинали стекаться люди. В его неизменном спокойствии, простоте и невозмутимой серьезности таилась неодолимая притягательная сила, привлекавшая к нему сердца людей. Свои наставления он начинал в тот час, когда на небе пламенеет закат, а на земле разжигают костры, чтобы отогнать москитов и приготовить ужин, когда спадает удушливый зной и налетает легкий ветерок, от которого у человека поднимается дух и появляются силы противостоять навалившимся бедствиям.
Он говорил о простом и важном, о том, что касалось и волновало каждого. О том, что на их многострадальную страну обрушились засухи, эпидемии и полчища змей, а правительство ничего не делает для того, чтобы хоть как-то облегчить жизнь сограждан, о том, что чиновники грабят и без того обездоленный народ, а полиция и военные лишь помогают им в этом. Он говорил, что Антихрист уже пришел в этот мир; и имя ему – Республика. Пришло время забыть о насущных нуждах и отдать оставшееся время спасению души. Пора собирать войско на битву с Антихристом.
v1.0 – Roland
Марио Варгас Льоса
Война конца света
Mario Vargas Llosa
LA GUERRA DEL FIN DEL MUNDO
© Mario Vargas Llosa, 1981
© Перевод. А. Богдановский, 2024
© Издание на русском языке AST Publishers, 2024
Часть первая
I
Этот человек был высок ростом и так худ, что, казалось, всегда стоит боком. Кожа туго обтягивала высокие скулы, на смуглом лице ярко горели глаза. Он носил пастушеские сандалии и какой-то балахон лилового цвета, напоминавший одеяния миссионеров, что время от времени наведывались в сертаны [1]окрестить младенцев и обвенчать погрязшие в незаконном сожительстве пары. Никто не знал, сколько ему лет, кто он и откуда родом, но в его неизменном спокойствии, в его простоте, в его невозмутимой серьезности таилась какая-то притягательная сила, привлекавшая к нему людей еще до того, как он начинал свои наставления.
Приходил срок – и вот, с ног до головы покрытый пылью, он появлялся в городке, поселке или деревне: всегда неожиданно, всегда пешком. На вечерней или на утренней заре возникала посреди улицы его высокая фигура: он шагал широко, словно боялся опоздать, обгоняя позвякивавших колокольцами коз, обходя возившихся в пыли собак и ребятишек, которые уступали ему дорогу и с любопытством смотрели вслед, шагал, не отвечая на приветствия женщин – они уже знали его, кланялись и спешили навстречу с кувшинами козьего молока, лепешками и фасолью. Но он не ел и не пил до тех пор, пока, подойдя к церкви, не убеждался, что и в этом селении краска на ее стенах облупилась, фасад выщерблен, пол рассохся, алтарь изъеден червями, а в ограде зияют дыры. В такие минуты на лице его появлялось страдальческое выражение, как у того, кто потерял из-за засухи все свое добро, похоронил детей, зарыл околевшую скотину и теперь, бросив родной дом и отеческие могилы, бежит, бежит, а куда – и сам не знает. Иногда он плакал, и казалось, что черное пламя в его глазах разгорается жарче, рассыпает вокруг искры. Потом он начинал молиться, но не так, как все: распластывался на голой земле, на камнях, на траве, обратившись лицом к алтарю или к тому месту, где когда-то стоял или должен был стоять алтарь, и молился час и другой, молча или вслух, а стоявшие вокруг смотрели на него с почтительным удивлением. Он читал «Верую», «Отче наш», «Богородице», читал и другие молитвы – люди прежде их не слышали, но постепенно запоминали, потому что повторялось это на протяжении многих дней, месяцев, лет. «Где священник? – спрашивал он. – Почему покинул пастырь паству свою?» И отсутствие падре печалило его так же сильно, как и запустение господней обители.
Лишь испросив прощения у Христа за причиненный его дому ущерб, принимал он еду и питье, но и в голодный год, когда подношения были совсем скудными, брал только малую их часть. Порой он соглашался переночевать под крышей, но никогда не ложился в гамак, на топчан или на матрас, а устраивался на полу без подушки и одеяла, подкладывал под угольно-черную косматую голову кулак и засыпал на несколько часов. Спал он мало: ложился последним, а когда самые прилежные пастухи гнали стадо, уже чинил кровлю или стены церкви.